Джулия бренчала на лютне, сладкозвучно распевая любовные стихи, и наклоняла голову, чтобы все видели ее украшенные жемчужинами кудри вокруг лица. Катерина подалась ко мне и прошептала:
– Я пришла к выводу, что жена должна быть либо очень уверенной в своем муже, либо очень глупой, если она позволяет такой особе оставаться рядом.
С этими словами она показала на своего мужа, потом на моего: те сидели на возвышениях напротив нас и смотрели на ла Фарнезе как на ангела, незнамо как возникшего среди нас.
Слегка выбитая из колеи ее словами, я взяла кубок.
– Донна Джулия – мой дорогой друг. Да что говорить – она была мне сестрой с тех пор, как мы с ней поселились в Риме. Я не жду от нее никаких козней.
– Вот как? – Улыбка Катерины обнажила ее тусклые зубы. – Даже самые любящие из сестер оспаривают чужое первенство, если вооружены такими же преимуществами.
У меня сердце ёкнуло, когда я вспомнила Джованни у кровати позади Джулии. Но сказала, выдавив пренебрежительный смешок:
– Уж не хотите ли вы сказать, что она осмелится…
– Вы говорите так, будто это невозможно. – Голос Катерины звучал холодно. – На основании собственного жизненного опыта я вам скажу, что для вашей любящей сестры внимание мужчин необходимо как воздух. Чтобы такая женщина жила близ Джованни… Я знаю его много лет, ведь он был мужем моей покойной сестры. Он с готовностью откликается на приглашение в постель. И если я не ошибаюсь, то вашего он пока не получил. – Она посмотрела на меня с бесстыдной откровенностью. – Я не слишком прямолинейна?
Я отрицательно покачала головой и вперилась взглядом в Джованни. Он казался взволнованным, но в последнее время он всегда был такой. Расходы на прием Гонзага не давали ему покоя. Он постоянно беспокоился из-за денег, из-за французов и Милана и, чтобы смирить тревоги, много пил. Насколько мне известно – а я наблюдала за ним внимательно, – до этого дня он не совершил ничего предосудительного, разве что по вечерам тащился в свою спальню совершенно пьяным. Еще я выяснила, что, вопреки его заверениям на нашем свадебном пиру, на самом деле он совершенно не умел танцевать и приходил на вечерние собрания против воли, понимая, что ему придется скрывать свое неумение. Но не ошибалась ли я? Не нашли ли они с Джулией способа обделывать свои делишки у меня за спиной?
Терзая себя этими неприятными мыслями, я вдруг увидела, что синьор Оттавиано отодвинул стул от стола и встал.
Катерина замерла. Ее муж прошел мимо нас туда, где сидела Джулия, дождался, когда она закончит слащавое пение, и закричал:
– Bravissima!
Он принялся аплодировать, побуждая и всех нас последовать его примеру. Джулия протянула ему руку для поцелуя.
– Как я вам уже говорила, – сказала Катерина, – такие женщины не выносят невнимания.
– Да, – холодно ответила я. – Теперь я понимаю, что вы имели в виду.
– Правда? Очень рада. Вообще-то говоря, я думала о той маленькой уловке, что наблюдала сегодня утром.
– Что… что вы сказали? – Я перевела взгляд с Джулии на нее.
– Ах, cara[45], я тоже была когда-то молодой женой, много лет назад. И когда я вижу интригу, то понимаю, что происходит. Эта ваша женщина – темноволосая и большеглазая. Она пыталась спрятать… пачку писем? Да? Вы так быстро вытолкали меня из комнаты, что я не успела вам сказать: если вы ведете наблюдение за перепиской ла Фарнезе, это очень правильно. На вашем месте я бы сделала то же самое.
– Это не… я не…
Я молча прокляла нашу неопытность. Связь с Цакапо мы поддерживали настолько осторожно, что я даже не знала, как он выглядит. Пантализея говорила, что это худой, нервный человек с глазами-бусинками и дурным запахом изо рта. И еще он был жаден – каждый камень, принесенный Пантализеей, тут же прятал в карман, но при этом нередко говорил, что у него ничего для нас нет. Утверждал, что никаких новых писем моему мужу не поступало. Каждое возвращение Пантализеи с пустыми руками усиливало мои подозрения в том, что Джованни и в самом деле интригует против моей семьи. Но сегодня после охоты, когда мы с Катериной вошли ко мне, смеясь над тем, как во время погони за кабаном она чуть не выбила Джулию из седла, я увидела Пантализею – вся красная, та прятала что-то у себя за спиной. У меня пока еще не было возможности посмотреть, что она принесла. Мне пришлось спешно выпроводить Катерину, прибегнув к неубедительным извинениям, снять грязную одежду, принять ванну и подготовиться к вечернему застолью. И все это время я в уме бранила неловкость Пантализеи. Письма я собиралась прочесть сегодня вечером.
Катерина заметила мою обескураженность.
– Ой, я вижу, тут дело серьезнее. Позвольте мне самонадеянно предложить вам совет? Избавиться от соперницы – одно дело, но предать мужа – совсем другое. Он имеет право арестовать и наказать вас, если сочтет себя опороченным.
Я промолчала, опасаясь, что эта проницательная женщина разоблачит меня.
– Но жены должны поддерживать друг друга, – продолжила она. – Мы должны стоять на страже наших общих интересов. Я никому не скажу о том, что видела. Может быть, вы позволите попросить вас о небольшой услуге в ответ?
Я с облегчением кивнула:
– Вам достаточно только сказать слово.
– И я его скажу. – Катерина снова перенесла внимание на музыкантов, которые заиграли ту же мелодию, и на своего мужа, который пригласил Джулию на танец. – Но мне нужно немного времени – собраться с мыслями. А пока… – Она встала, похожая на башню, объемистые складки ее абрикосового цвета camora[46] струились вдоль тела. – Я думаю, настало время воздать нашим синьорам должное.
Она пошла к танцующим, оттеснила Джулию от Оттавиано и заняла ее место. Я повернулась к Джованни, и вдруг мне пришла в голову занятная мысль. Джулия стояла неподвижно, обуянная яростью из-за того, что Катерина разрушила ее игру. Я поманила Джованни. Неохотно покинув возвышение, он подошел ко мне. От него разило вином.
– Я так устала, – пробормотала я. – Хочу отдохнуть. Вы не будете возражать? У Джулии нет партнера для танца, а вы ведь знаете, как она любит танцевать.
– Если вы настаиваете…
– Grazie, Signore. – Я поклонилась и из-под опущенных ресниц увидела, как он предложил руку Джулии.
Та вознаградила его белозубой улыбкой. Они заняли позицию рядом с Гонзага, и Катерина вздрогнула: казалось, после нашего разговора она была поражена моим желанием послать мужа в распахнутые объятия.
Я проигнорировала ее укоризненный взгляд.
Позвав своих дам, я покинула зал и направилась к себе в апартаменты.
– Где они? – спросила я, как только мы вошли в мою комнату.
Никола и Мурилла остались в передней. Сорвав с головы усаженную сапфирами сетку, которая весь вечер досаждала мне, я встряхнула волосами, а Пантализея тем временем принялась шарить между матрасами.
– Ты понимаешь, что если кто-нибудь будет искать, то в первую очередь здесь? – рявкнула я.
Она протянула мне курьерский кожаный пакет со шнурками. Открыв его, я подошла к свече на столе, отодвинула свои гребни, расчески и фиалы с благовониями и лосьонами.
Вытащила исписанные странички, чувствуя на себе встревоженный взгляд Пантализеи.
– Цакапо сказал, что курьер прискакал только сегодня утром. Он скопировал два письма из Милана и приложил оригинал, адресованный госпоже Джулии. Счел, что вы должны его увидеть.
Я поднесла свечу поближе, вгляделась в бумагу, нашла, к моему удивлению, строки с неразборчивыми знаками.
– Это шифр. Он не дал ключа к нему?
– Нет. Возможно, предполагается, что моя госпожа не должна его читать? – сказала она, шаря в пакете.
Я нахмурилась:
– Как я могу отправить это Чезаре, если понятия не имею, что здесь сказано? – Я принялась рассматривать другие письма. – Постой. Вот это я могу прочесть. – Я вчиталась, и мое дыхание участилось. – Это от мужа Джулии – Орсино. Ее брат Анджело… Он умирает в имении Фарнезе в Каподимонте, и ее семья собирается у смертного одра. Орсино требует, чтобы она присоединилась к ним.
Пантализея перекрестилась:
– Да хранит его Господь. Вы должны немедленно сообщить донне Джулии.
– Постой, ты не слышала остального. Орсино пишет непосредственно ей, потому что ее брат кардинал Фарнезе обратился к моему отцу за разрешением вызвать Джулию. Папочка отказал ему. И вот Орсино пишет… – Я вернулась к тексту и принялась читать вслух: – «Его святейшество настолько захвачен своей неподобающей страстью, что теперь, когда стало известно о переходе французов через Альпы, он отказывается позволить тебе покинуть Пезаро и предупреждает: твой отъезд будет считаться серьезным нарушением приличий и оскорблением его священства. И тем не менее твой брат кардинал Фарнезе и я, будучи твоим мужем, требуем твоего немедленного приезда, потому что если папа римский имеет первенство в делах духовных, то в делах земных ты должна подчиняться нам. А потому мы, – прочитала я концовку, торжественно возвысив голос, – ждем тебя в Каподимонте в течение недели и вышлем сопровождение, которое обеспечит твою безопасность в пути, если владетель Пезаро не сможет выделить тебе такового».
