– Ты не сказала мне ни слова за весь вечер, – произнесла она. Ее улыбка была печальной.
– Я же пришла, да? Разве это уже не достаточно хорошо? – Отчасти я была очень смущена из-за ее внезапного порыва к замужеству. Она всегда шла по пути динамичного развития в отношениях, но не была достаточно безумна, чтобы идти к алтарю с человеком, которого она едва знала. Я повернулась к ней. – Что ты делаешь, мама? Просто будь честной со мной… у тебя снова проблемы с деньгами? Ты могла бы попросить меня о помощи.
Она покраснела от смущения. А может быть, от гнева.
– Перестань, Лиз. Я не верю своим ушам, что ты говоришь мне это в такой день.
– Это просто… это все так неожиданно.
– Я знаю.
– И я знаю, что этот человек имеет много денег. Посмотри на эту свадьбу.
– Деньги ни при чем, – возразила она мне.
Я подняла бровь.
– Действительно нет.
– Тогда что это? Дай мне понять, зачем ты согласилась на это, если дело не в деньгах. Что ты получишь от этого?
– Любовь, – прошептала она, улыбаясь. – Я получу любовь.
По какой-то непонятной причине эти слова задели меня. Мое сердце пронзила боль, когда она призналась в возможности любить другого мужчину, который не был папой.
– Как ты могла? – сказала я, и мои глаза увлажнились. – Как ты могла так просто выбросить письма?
– Что?
– Папины письма. Я нашла их, прежде чем мы с Эммой уехали. Как ты могла?
Она тяжело вздохнула и сложила руки лодочкой.
– Лиз, я не просто выбросила их. Я читала каждое из этих писем каждый вечер шестнадцать лет подряд. Каждую ночь. Сотни писем. А потом в один из дней я проснулась и поняла, что воспоминания, которые я ношу в себе, просто опора, которая не дает мне проживать свою собственную жизнь. Твой отец был замечательным человеком. Он научил меня по-настоящему любить. Он научил меня страсти. А потом я забыла. Я забыла все, чему он научил меня, в день, когда он ушел. Я потеряла себя. Мне пришлось оставить эту опору, чтобы исцелиться. Ты намного сильнее меня.
– Я все еще чувствую себя слабой. Почти каждый день я чувствую себя слабой.
Она обхватила ладонями мое лицо и прижалась лбом к моему лбу.
– Вот в чем дело. Ты – чувствуешь. А я онемела. Я не чувствовала. А ты чувствуешь. Надо узнать, каково это – быть слабым, чтобы найти, в чем твоя сила.
– Майк… он на самом деле делает тебя счастливой? – спросила я.
Ее лицо посветлело.
Она действительно любила его.
Я не знала, что нам позволено любить снова.
– Тристан, – сказала она. – Он делает тебя счастливой?
Я медленно кивнула.
– И это тебя пугает?
Я кивнула еще раз.
Она усмехнулась.
– Ах, значит, вы все делаете правильно.
– Делаем правильно что?
– Поддаетесь этой любви.
– Это слишком рано… – сказала я неуверенно.
– Кто это сказал?
– Я не знаю. Общество? Какое количество времени должно пройти, чтобы ты смогла влюбляться снова?
– Люди много чего говорят и дают нам множество нежелательных советов – как надо скорбеть. Они говорят: не встречайся ни с кем годами, жди, чтобы прошло достаточно времени, только вот любовь – она вне времени. Единственное, что важно в любви, – это сердцебиение. Если ты любишь его, не сворачивай со своего пути. Просто позволь себе почувствовать.
– Есть нечто, что я должна ему сказать. Нечто ужасное. Я думаю, что потеряю его.
Она нахмурилась.
– Что бы это ни было, он поймет, если он дорог тебе, как и ты ему.
– Мама. – Слезы полились из моих глаз, и я смотрела в глаза, похожие на мои. – Я думала, что потеряла тебя навсегда.
– Прости, что я уходила, детка.
Я обняла ее.
– Это не имеет значения. Ты вернулась.
Тристан вез нас домой со свадьбы, так как я выпила слишком много вина, а Эмма отключилась в своем автокресле на заднем сиденье, как только мы отъехали. Мы не говорили друг с другом, но моя рука, ранее так долго опиравшаяся о пустоту, касалась руки Тристана, и этим было сказано очень много.
Я не могла отвести взгляд от наших сплетенных пальцев. Я подняла наши руки вверх, удерживая его кисть ближе к своим губам. Как я могла рассказать ему о Стивене и аварии?
Как мне начинать прощаться?
Он взглянул на меня и улыбнулся.
– Ты пьяна?
– Немного.
– Ты счастлива? – спросил он.
– Очень.
– Спасибо за приглашение. Я думаю, что после Эммы у меня на ногах места живого нет, она топталась по ним изо всех сил, но мне нравилось это.
– Она без ума от тебя, – сказала я, глядя на его губы.
Его глаза смотрели на темную дорогу. Он ответил:
– Я обожаю ее.
Ох, мое сердце. Оно остановилось. Или ускорилось. Может быть, сразу и то и другое. Я поцеловала его руку еще раз. Мои пальцы проследили каждую линию на его ладони.
Когда мы остановились перед моим домом, Тристан поднял Эмму из автокресла и понес в спальню. Пока он укладывал ее, я стояла в дверях, наблюдая. Он снял с нее туфли и поставил у изножья ее кровати.
– Мне, наверное, следует отправиться домой, – сказал он, шагнув мне навстречу.
– Да. Наверное.
Он улыбнулся.
– Еще раз спасибо за сегодня. Это было здорово.
Он легко поцеловал меня в лоб.
– Спокойной ночи, Лиззи.
– Нет.
– Нет что?
– Не уходи. Останься на ночь.
– Что?
– Останься со мной.
Он нахмурился.
– Ты пьяна.
– Немного.
– Но ты хочешь, чтобы я остался?
– Очень.
Его пальцы обернулись вокруг моей талии, и он притянул меня к себе.
– Если я останусь, я захочу обнимать тебя до самого утра, и я знаю, это тебя пугает.
– Многие вещи меня пугают. Много вещей повергают меня в полнейший ужас, но не тогда, когда ты обнимаешь меня.
Мой рот приоткрылся, когда он провел по нижней губе пальцем. Он мягко поднял мой подбородок и поцеловал меня медленно и так нежно, как только мог.
– Я обожаю тебя, – прошептал он в мои губы.
– Я обожаю тебя, – повторила я.
Его пальцы лежали на моей груди, и он чувствовал биение моего сердца. Я положила свои руки на его грудь, чувствуя стук его сердца.
– Мне нравится это, – прошептал он в мои губы.
– Мне тоже это нравится, – ответила я.
Его глаза расширились, он вдохнул мой запах. Я дышала им, погруженная в собственные ощущения. Я вдохнула его, чувствуя, как пристрастилась ко всему его существу. От него пахло лесным ветром, который раскачивает старые сосны, освежающие, успокаивающие, мирные. Словно дома. Я так давно не чувствовала себя дома. Мы вдыхали друг друга, молча прося о большем. Мы направились в спальню, где сбросили одежду и наши губы встретились.
– Весь город думает, что это неправильно. Все думают, что наши отношения – это бомба замедленного действия, установленная, чтобы взорваться в любую секунду, – шептала я. – И я уверена, что так или иначе напортачу. И потом все скажут – «я же говорил тебе».
– Давай на секунду представим, что они правы. Давай представим, что, в конце концов, мы не до конца счастливы. – Он подул на мою кожу, покрывая поцелуями мой живот.
– Но пока я дышу, – его язык касался края моих трусиков, – пока я дышу, я буду бороться за тебя. Я буду бороться за нас.
Я влюбилась в мысль, что он первый. Я влюбилась в мысль, что это человек, который смог заставить меня смеяться, улыбаться и плакать одновременно. Я влюбилась в мысль, что он любит меня, несмотря на то, что я сломлена, на мое измученное сердце. Я влюбилась в мысли о его поцелуях, его прикосновениях, его тепле.
И потом, в одно холодное утро, я вышла на крыльцо с чашкой дымящегося кофе в руке. Он лежал в заснеженной траве, делая снежных ангелов и глядя вверх на облака, и Эмма была рядом с ним. Они беспрерывно спорили по самым нелепым поводам. В то утро они спорили о том, какое животное они видели. Тристан увидел облако-жирафа, а Эмма была уверена, что видит пингвина, поэтому он тоже притворился, что увидел пингвина.
Эмма широко улыбнулась, и они оба замолчали, задвигали руками и ногами, чтобы доделать своих снежных ангелов.
И в этой тишине было то, о чем я знала. Я любила его. Я его так любила. Так сильно. Это был не сон больше, и это не было просто идеей любить его.
Это было реально.
Это было правдой.
Это была любовь.
Он заставил меня улыбнуться. Он сделал меня счастливой. Он заставил меня смеяться в мире, который решил заставить меня плакать.
Слезы закипели в моих глазах, и я пыталась понять – как же может быть, чтобы мне было позволено любить человека, который также любит меня?
Это было такое необыкновенное чувство – любить и быть любимым. Найти человека, который не только полюбил тебя, но и самую дорогую, лучшую часть – твою малышку. Я была благословлена.
Мы с Эммой очень любили Тристана, а он любил нас. Может быть, он больше любил наши шрамы. Может быть, в истинном виде любовь выросла из самых глубоких видов боли. Я знала, что должна сказать ему об аварии. Я знала, что должна была дать ему знать, но я не могла в то утро. В то утро мне нужно было, чтобы он знал только одну-единственную вещь.