Ознакомительная версия.
Суды
Забота об общественном спокойствии лежала не только на полиции. Ответственность за него разделяла и судебная система. Как и вся городская администрация, судебная система имела сложную структуру. Полиция самостоятельно решала дела о воровстве и мелких кражах на сумму менее 20 руб. После третьего привода по такому обвинению ответчика отсылали в соответствующий его положению суд[310]. Судебные дела, касающиеся дворян, рассматривал Нижний или Верхний земский суд, дела крестьян поступали в Нижнюю или Верхнюю расправу. Однако большинство дел, заведённых в Петербурге, попадало в Главный магистрат[311]. Там рассматривались все гражданские тяжбы между купцами и ремесленниками. Если одной из сторон в споре выступало государство, то магистрат как низшая инстанция передавал дело в Третий департамент Сената. Перегруженные портфели городских магистратов стали причиной создания особых судебных органов для решения не слишком важных дел – словесных и совестных судов.
Словесные суды существовали с 1727 г. В 1740-х гг. их передали в подчинение городского магистрата. Это соподчинение было подтверждено губернской реформой 1775 г., а затем снова – в Уставе благочиния (Полицейском уставе) 1782 г.[312]. Словесные суды действовали без письменных протоколов. Их судьи, избиравшиеся «обществом гражданским» каждого квартала, получали инструкцию судить «по существу прозьбы а имянно: терпящего, властию на справедливости основанною, удовлетворить; на пример отдавшему деньги возвратить, обещавшему что исполнить велеть исполнить…»[313]. Судьям полагалось вести подённую тетрадь, или журнал, где следовало кратко излагать каждое дело и показания по нему. Все дела, относящиеся к коммерции, кроме споров о векселях (долговых обязательствах), входили в компетенцию словесного суда. Делами о векселях как о письменных документах занимался магистрат. В числе конкретных видов дел, по которым выносили решения словесные суды, были следующие:
1) неуплата за полученные товары;
2) осложнения со слугами или с людьми, работающими по найму;
3) наём лошадей;
4) наём лавок, домов, квартир, коридоров, углов, харчевен, садов, пустырей и т. д.;
5) разногласия по поводу условий труда ремесленников;
6) споры по поводу контрактов со специалистами, нанятыми для преподавания и творческой деятельности (профессора разных наук, преподаватели языков, врачи, архитекторы, художники, резчики, скульпторы и др.);
7) обман при взвешивании и отмеривании пищевых продуктов и других товаров первой необходимости;
8) невыполнение контрактов людьми, перечисленными в пункте 6;
9) невыполнение контрактов ремесленниками или ущерб, причинённый ими;
10) невыполнение подёнными рабочими и слугами заранее оплаченных работ;
11) помехи и неприятности со стороны арендодателей в отношении съемщиков объектов по пункту 4 и нанимателей по пункту 3.
Словесные суды тесно сотрудничали с полицией. Когда в суд являлся истец с жалобой, в полицию немедленно посылали уведомление о необходимости найти ответчика и доставить его в суд, после чего в течение дня полагалось вынести судебное постановление. Словесный суд информировал о своей работе квартального полицейского надзирателя и к тому же еженедельно докладывал о ней в губернскую канцелярию, куда сдавали журнал за неделю. Все экземпляры еженедельного журнала полагалось собирать в годовые подшивки, и если на кого-то часто поступали жалобы, суд, располагая материалами всех дел, мог выдвинуть более серьёзное обвинение и передать дело в магистрат.
Важно, что для словесного суда не имели значения сословные границы. Его юрисдикция охватывала всех людей, проживавших в квартале, «не смотря на лицы, понеже всякой учрежденной Ея Императорскаго Величества суд, есть суд Божий, а пред оным все достоинствы и чины суть равны». Хотя словесный суд занимался лишь будничными житейскими делами, это был первый городской орган власти, обладавший юрисдикцией над всем чинами, сословиями и персонами.
От словесных судов не требовалось ведения постоянного письменного делопроизводства. В конце концов, их ведь и учредили, в частности, для того, чтобы уменьшить писанину. Можно предположить, что документы, которые посылали с мест в губернскую канцелярию, в ней и хранились. Они могли бы составить ценнейший источник информации для историка города, если бы не катастрофический пожар 1864 г., в котором погибло большинство материалов губернского архива. Сохранились только отрывочные упоминания о том, как функционировали словесные суды.
До нас дошла сводка распределения дел по словесным судам городских частей за 1785 г. (таблица 4.1).
Таблица 4.1
Рассмотрение дел в словесных судах за 1785 г.
Неизвестно, какие решения приняты по этим делам, какие стороны в них участвовали, беспристрастны ли были судьи. Зато ясно, что люди систематически обращались в словесные суды, которые и выносили решения по подавляющему большинству дел. Почти 92 % всех дел, поступивших в словесные суды, было рассмотрено в том же году, а в двух городских частях решение получили все дела без исключения. (В 1784 г. было рассмотрено 79,9 % дел, т. е. 2933 из 3672.) В тех случаях, когда решения по делу вынести не удавалось, причиной обычно оказывалась невозможность установить местонахождение одной из сторон.
Совестный суд, в юрисдикцию которого входила вся губерния, имел ежегодно гораздо меньше клиентов, а также более высокий уровень успешного рассмотрения дел. Хотя за 15-летний период, с 1780 по 1794 г., ежегодно переносилось на следующий год в среднем 35 % дел, в целом постановления были вынесены по 96,2 % дел[314]. Впрочем, и задачи совестного суда были гораздо проще, чем у словесных судов.
Совестный суд имел три функции: рассматривать дела, возникшие не по злому умыслу, а по стечению обстоятельств, начиная с совершенных «по крайнему невежеству… или малолетними и безумными»; выступать третейской инстанцией между сторонами конфликта, заранее согласившимися подчиниться решению суда; разбирать обращения людей, находящихся под стражей свыше трёх дней без предъявления обвинения – либо освобождать их, либо возвращать в тюрьму[315]. Из всех рассмотренных дел только 23,1 % (546 из 2362) относились к третьей категории, но на протяжении всего периода их доля понемногу возрастала[316]. Как словесные, так и совестные суды нуждаются в дальнейшем изучении, прежде чем можно будет делать выводы относительно их эффективности.
Санкт-Петербургский Главный магистрат в первые годы правления Екатерины работал неэффективно, отчасти потому, что сверх обычных своих дел он должен был выступать в роли апелляционного суда для всех других городских магистратов империи. Официально Главный магистрат служил судом для решений по гражданским искам, касающимся коммерции и ремесленного производства, но на практике он также занимался прошениями о вступлении в гильдии и цехи, собирал информацию по запросам органов центральной власти, а после 1780 г. – и по запросам губернской канцелярии. До губернской реформы 1775 г. там, кроме того, слушались дела об опротестовании векселей[317]. Дважды, в 1760-х и в начале 1770-х гг., вице-президент Главного магистрата подавал рапорты в Сенат, жалуясь на то, что магистрат завален нерешёнными делами и не может успешно функционировать. В 1774 г. все ещё лежали нерассмотренными дела 1732 г., а всего решения ожидало около трех с половиной тысяч дел. Ещё примерно 50 тысяч дел было то ли рассмотрено, то ли нет – точно никто не знал, потому что на связках бумаг в архиве Главного магистрата не было указано, решались ли эти дела[318]. В 1764 г. этот вопрос привлёк к себе внимание Сената, но для того, чтобы в нём разобраться, так ничего и не предприняли. Через десять лет, после второго рапорта по этому поводу, учредили временный департамент, призванный устранить залежи дел, причём Сенат обещал, что в будущем подобных проблем не возникнет – очевидно, подразумевая грядущий пересмотр уставов магистратов и губернскую реформу 1775 г.
Главный магистрат, по всей вероятности, состоял из самых способных и преуспевающих купцов в Санкт-Петербурге. Нам поимённо известны все бургомистры и советники – ратманы – за период 1774–1786 гг., избиравшиеся раз в три года. 17 человек из 33 были купцами, причём все, кроме двоих, владели больше чем одной лавкой. По крайней мере семеро из них имели по десять и более лавок каждый. Некоторые из этих купцов впоследствии занимали высокие выборные должности. Например, из шестерых членов магистрата 1774 г. один – Никита Пучков – был в 1780 г. избран городским головой, другой – ратман Василий Ольхин – в 1783 г. выбран бургомистром, а Фёдора Ямщикова и Ивана Кестнера тогда же выбрали в Петербургский губернский магистрат. Пятый член Главного магистрата 1774 г., Савва Яковлев, был, наверное, самым богатым и известным из всех петербургских купцов XVIII в. Он похоронен в Александро-Невской лавре на почётном месте, отмеченном красивым бронзовым памятником. Данные источников говорят о том, что со временем в магистрате появлялось всё больше людей, не имевших отношения к коммерции, а также не столь видных, как вначале, представителей купечества.
Ознакомительная версия.
