Могучая крепость. Новая история германского народа - Стивен Озмент

Стивен Озмент

МОГУЧАЯ КРЕПОСТЬ

_{НОВАЯ ИСТОРИЯ}

_{ГЕРМАНСКОГО НАРОДА}

Написание истории германского народа — это, в лучшем случае, дерзкая цель, и любой, кто за нее берется, заранее знает обо всех трудностях и получает сочувствие. В дополнение к сложной с научной точки зрения задаче, современные исследования Германии наполнены нравственными суждениями, историография быстро делает что-то типичным примером и медленно от него отказывается. С самого начала меня больше предупреждали, чем подбадривали, и, по крайней мере, один раз мне предсказали крах. К счастью, то, чего надеешься достичь, оказывается большим, чем возможная потеря. Обладая историей, восходящей к древности и заново возрожденной в конце двадцатого столетия, немцам есть чему поучить современный мир.

Когда я собирал материалы, на которых построена «Могучая крепость», мне оказывали помощь, советовали и критиковали Джордж и Дорис Финли, Виктор Дэвис Хансон, Скотт X. Хендрих, Х. С. Эрик Миделфорт, Бреннен Пурселл, Джеймс Чарльз Рой, Лаура Смоллер, Франк М. Турнер и Генри А. Турнер-младший. Я в особом долгу перед Кевином Остойичем за помощь в исследовательской работе, а также перед студентами из группы 1302 исторического факультета Гарвардского университета, которые были со мной на протяжении трех лет написания книги. Один из них, Адам Бивер, составил карты. С самого начала Глен Хартли и Линн Чу обеспечивали бесперебойную работу. Тим Дугган, Сью Ллевеллин и Джон Уильямс следили за тем, как рукопись проходит процесс издания.

Рози и Фредди никогда не узнают, насколько помогли автору, а вот Сьюзан будет знать точно.

Недавно во время вечеринки, на которой собирались американцы немецкого происхождения, я спросил сидящего рядом со мной за столом немца, который впервые приехал в США, о его впечатлениях.

«У вас, американцев, больше милых глупых людей, чем в любой другой стране», — сказал он. Я все еще сожалею, что не нашел достойного ответа, поскольку он пришел мне на ум только через несколько минут: 58 000 000 американцев имеют немецкие корни ^{1}.

Как иностранцы, так и сами немцы на протяжении веков наблюдали, что германский народ поклоняется внутренней дисциплине и хорошему порядку, обладает безупречными техническими способностями и гордится своей историей и культурой. Тем не менее, те же поклонение, способности и гордость могут граничить с навязчивой идеей, маниакальностью и поразительным высокомерием. Конечно, то же самое можно сказать и относительно других стран и народов. В случае с немцами такие истории являются анекдотическим проявлением сложной и противоречивой нации, которая, все еще продолжая развиваться, играла центральную роль в европейской истории со времени своего появления. Хотя лишь немногие скажут о немцах, что они спасали Западную цивилизацию, но когда бы эта цивилизация ни подвергалась крайней опасности или ни оказывалась необычайно успешной, ни один другой народ не выделялся при этом так, как немцы. Они обязательно попадали в центр событий. Немцы — это одни из европейцев, которых наиболее сложно понять, и единственный европейский народ, без которого история этой цивилизации не может быть четко представлена. Хотя в современной историографии заметен слишком узкий подход к немецкой истории, история Германии — это история уровня Софокла и Шекспира, а также Брехта и Грасса, — она и особенная, и универсальная.

На протяжении большей части послевоенного периода любое обсуждение Германии в целом начиналось и заканчивалось Гитлером и захватом нацистами власти в 1933 году В последнее время новые поколения историков заменили роль великих людей ролью более великих конструктивных сил (индустриализация, экономика, внутренняя политика), и теперь они представляют более длинную и более сложную немецкую историю. Этот историографический сдвиг также отражает и приход нового поколения германских политических лидеров, стремящихся представлять свою нацию как действующую среди других, в тандеме с великими державами Европы и мира. В результате, исторически обусловлено появление в настоящее время Германии как нормального государства.

Несмотря на более оптимистическое восприятие последних лет, наследие 1930-х и