вызвано нуждой [2207], но они встречаются очень редко. Другой потенциальный индикатор — заверение в том, что контрагент сделки или участник судебного процесса владеет участком в силу того, что "вывел его из запустения" [2208], но, по крайней мере, некоторые из таких ремарок сбивают с толку, так как на поверку выясняется, что сделал он это "со своими людьми" [2209]. По-разному можно трактовать и заявления о том, что дарение делается "от своих трудов" [2210]. Во многих случаях это, скорее всего, и в самом деле свидетельство трудового характера собственности, но поручиться за это нельзя, поскольку организация расчисток и насаждений также рассматривалась как труд [2211]. Вероятнее всего, о том же говорит тот факт, что даритель живет на той самой земле, которую передает церкви, однако нельзя исключать, что у него было и другое имущество [2212]. Даже обозначение контрагента или свидетеля термином pagensis нельзя считать безусловным доказательством их принадлежности к крестьянству, так как речь может идти не о термине, а о прозвище [2213]. И напротив, слова pagenses, rustici, coloni и т. д. порой употребляются не как юридические термины, а в расширительном смысле, как обозначение сельских жителей [2214].
В литературе делались попытки реконструировать облик южнофранцузской деревни, основываясь на описании границ отчуждаемых владений [2215]. В южнофранцузских грамотах границы описываются преимущественно в природно-географических категориях, сведения о владельцах соседних участков редки. Одним из таких документов является обменная грамота арльского архиепископа Нотона и графа Лейбульфа от 824 г. [2216]. При описании отчуждаемых графом владений упомянуто 23 соседа. Поскольку трое из них принадлежат к числу церковных вотчинников (кафедральный собор Изеса и два арльских аббатства), очевидно, что и названные рядом миряне — тоже собственники, а не держатели. Но каков социальный облик этих собственников? Ж.-П. Поли основываясь на том, что, за одним исключением, каждый из них упоминается при описании границ только один раз, полагает, что это мелкие собственники. Этот критерий явно недостаточен: придерживаясь его, мы должны были бы отнести к мелким собственникам названных здесь же церковных сеньоров и самого графа Лейбульфа, коль скоро и они фигурируют в таких описаниях только однажды.
По большей части, небесспорны даже косвенные свидетельства о мелких собственниках. Так, многочисленность (до 200 человек!) свидетелей по некоторым не очень важным делам может указывать на то, что среди них были и мелкие собственники [2217]. Но ведь свидетельские показания могли давать также лично свободные люди, живущие на чужой земле. Диапазон толкований одних и тех же текстов очень широк. Например, Э. Манью-Нортье в свое время предлагала считать pagenses лично свободными держателями [2218]; недавно позиция ее переменилась, и теперь она предпочитает видеть в pagenses сельских нотаблей — социальную опору фиска [2219].
Для того, чтобы получить более надежные ориентиры, попытаемся найти в имеющемся документальном материале (других источников для этой эпохи практически нет [2220]) своего рода нарративные или нормативные пассажи, содержащие зарисовки или общие характеристики изучаемого общества. С этой целью уместно проанализировать дипломы, дающие подчас более цельную картину, чем грамоты частных лиц, хотя, в силу географической приближенности к месту событий и меньшей масштабности фиксируемых в них дел, последние, конечно же, более конкретны, детальны и точны.
Среди наиболее интересных — диплом Карла Лысого в пользу расположенного к югу от Каркассона монастыря св. Поликарпа, в котором "свободные люди" (homines liberi, уподобленные homines ingenui), живущие на землях монастыря, противопоставлены "людям nara" (pagenses), живущим за пределами его владений, но владеющим в этих пределах имуществом и вступающим с ним в поземельные сделки [2221]. Другой диплом, данный в том же году расположенному неподалеку аббатству св. Лаврентия, уточняет, что свободные люди, живущие вблизи монастыря, правомочные отчуждать недвижимость в его пользу, обладают своими полями, виноградниками и мельницами по праву собственности [2222]. Дипломы первых Каролингов вполне внятно говорят об этой социальной группе и даже содержат клаузулы, защищающие ее права [2223]. Монастырям дозволяется вступать в сделки со "свободными людьми" и получать от них, тем или иным путем, земельное имущество [2224]. Скорее всего, речь идет о мелких собственниках, но обосновать это можно лишь умозрительно: люди знатные и даже просто значительные не нуждались в таких дозволениях, и вряд ли их назвали бы всего лишь "свободными".
Из судебных решений и грамот частных лиц следует, что люди этого статуса имели право свидетельствовать в суде по делам о земельной собственности [2225]. Таковыми следует, по-видимому, считать большие группы свободных людей, клятвой подтверждавших имущественные права аббатства Сан-Микель-де-Куша, вынужденного прибегнуть к этой процедуре ввиду утраты архива [2226]. Вместо pagenses в этих грамотах речь идет о homines ibidem commanentes, часть которых названа далее поименно, или же об omnes illos pares, как аттестованы те, чьи имена были опущены; в одной грамоте они названы civiti de villare Occenias [2227].
Отношения этих людей с крупными вотчинниками не были безоблачными. Так, в 832 г. имела место тяжба аббата Арлес-сюр-Тек с группой крестьян (pagenses). Последние расчистили в окрестностях монастыря пустующие земли и настаивали на том, что они принадлежат им по праву первого захвата. Аббат же доказывал, что заимки были совершены на монастырской земле. Когда дело дошло до суда, свидетелями были приглашены другие местные жители [2228]. В.К. Пискорский, одним из первых исследовавший этот документ, справедливо заметил, что хотя pagenses проиграли дело, готовность местных властей допустить существование крестьянской собственности и сам факт процесса между монахами и крестьянами говорят за то, что последние также были собственниками своих земель [2229].
Поучительна эволюция этого термина. Уже в конце IX в. среди "жителей пага" различают знатных, священников и мирян [2230]. Столетие спустя pagenses квалифицируются как plebs, отличаемый не только от знати [2231], но и от satellites — "спутников", как на ученый лад иногда именуются вооруженные люди, находившиеся на службе у знати [2232]. С середины XI в. зафиксирована более общая оппозиция: "все наши люди, как milites, так и pagenses" [2233]. Последние теперь противопоставляются и священнослужителям [2234]. Так была нарушена социальная однородность широкого слоя мелких собственников, отделявшего знать от несвободных. С этого же времени термин pagenses применяют к держателям мансов [2235] и другого чужого имущества [2236]. Степень их зависимости от сеньоров не вполне ясна, но сам факт зависимости несомненен [2237]. В дальнейшем возобладало именно
