начальником Харсианской фемы был Евдоким, уже в конце IX века прославленный Церковью как святой [547].
После этой победы император устроил пышный триумф, описание которого дошло до наших дней. Когда император прибыл во дворец в Иерию, навстречу ему поспешила императрица св. Феодора, регент с магистром, эпарх Константинополя и сенат. Синклит приветствовал царя земным поклоном, а царица — целованием. Затем 7 дней ждали подхода пленных арабов, а Феофил тем временем отправился в церковь Святого Маманта, пробыл там 3 дня, и уже оттуда удалился во Влахерны, во дворец.
К этому времени прибыли пленные сарацины, и городской эпарх занялся украшением столицы. Главную улицу Константинополя, тянувшуюся от Золотых ворот до Халки, украсили коврами и разноцветными тканями, серебряными светильниками и цветами. В триумфальном шествии царя приняла участие римская армия, за которой шли окруженные солдатским конвоем пленные агаряне. Далее на белом коне ехал сам император в отделанной золотом одежде. Рядом с Феофилом находился цезарь Алексей Муселе, одетый в золотой панцирь с золотым копьем в руке.
При вступлении Феофила в столицу через Золотые ворота эпарх Константинополя преподнес ему в дар золотой венец, украшенный драгоценными камнями. Царь принял дар и держал его на правом плече. Когда процессия приблизилась к храму Святой Софии, сенаторы сошли с коней и пошли впереди царя, продолжавшего ехать верхом на коне. Перед входом в Халки находилось возвышение, на котором располагался золотой орган, известный под названием «Несравненное чудо», и золотой, украшенный драгоценными камнями царский трон. Император сел на него, и началось подношение даров от всех сословий и армии. На следующий день уже сам царь раздавал заслуженным воинам чины и награды [548].
Во время триумфа произошла интересная сцена, оставшаяся в памяти современников. Среди прочих пленных арабов оказался один богатырь, заметно превосходивший других людей размерами тела и силой рук. Как обычно, царь решил дать своим подданным интересное зрелище, и по его приказу арабу выделили коня и два копья, орудуя которыми тот начал демонстрировать свое военное искусство. Но римский военачальник св. Феодор Кратер (ранее он состоял в столичном клире, но вышел из него по собственной воле, сочтя себя недостойным священничества) открыто надсмехался над сарацином, чем вызвал недовольство императора. «Может, и ты способен на нечто подобное?» — спросил Кратера Феофил. И тот ответил, что жонглировать двумя копья не научен, зато твердо уповает на Бога и надеется с Его помощью сразить арабского богатыря. Начался поединок, и св. Феодор без труда победил сарацина, чем снискал великую милость царя и дорогие подарки [549].
Однако в 831 г. военные действия еще не закончились. В сентябре этого года аль-Мамун решил реабилитироваться и напал на те же области, где происходили сражения в 830 г. Они сконцентрировались около Гераклеи-Кивистре, возле гор Тавра, и жители города решили добровольно сдаться сарацинам. После этого правитель мусульман разделил свое войско: его брат Абу Исхак направился для разрушения приграничных крепостей и имел большой успех. Но еще успешнее действовал сын халифа Аббас, захвативший каппадокийские города Антигу, Хасин и аль-Ахрам. Более того, Аббас встретился в сражении с императором Феофилом и вновь разбил византийское войско. Только с большим трудом императору удалось добиться прекращения военных действий в этом году, направив специальное посольство.
Надо сказать, халиф был чрезвычайно обозлен на Феофила, а потому категорически не желал читать корреспонденции царя. А на его предложение купить мир на 5 лет за возврат всех завоеванных в этом году крепостей, мусульманских пленников и 100 тыс. динариев даже не удосужился дать ответ. Тем не менее мир Константинополю был нужен как воздух [550].
С учетом тонкости поручения, Римский царь поставил во главе византийского посольства своего любимца и учителя Иоанна Грамматика, бывшего в то время настоятелем придворной церкви. И не ошибся — Грамматик знал тонкости восточной психологии и арабский менталитет. Щедро одаряя по пути всех местных властителей, Иоанн снискал славу великодушного, умного и справедливого человека, высоко подняв авторитет своего царя: арабы справедливо полагали, что если посланник столь благороден и богат, то насколько могущественнее его господин! Прибыв в ставку халифа в Багдад, Грамматик и там завоевал сердца мусульман своими мудрыми речами, глубоким умом и пышностью одежд.
Как-то раз на обеде, данном наместником Багдада Исмаилом, Иоанн специально подговорил своих слуг, а те, сделав вид, что все происшедшее случилось само собой, вбежали в палаты и заявили, будто одна из великолепных драгоценных чаш Грамматика, в паре составлявших отдельный набор, пропала. Мусульмане переполошились и начали тщетные поиски. В это время Иоанн велел подать ему вторую вазу — точную копию первой, потерянной, и, осмотрев, с деланным равнодушием выбросил, произнеся: «Пусть пропадет и эта!» А затем приказал прекратить поиски пропавшей вещи.
Такой поступок вызвал у сарацинского правителя желание продемонстрировать и свои возможности. На следующий день он преподнес Иоанну богатые дары, но тот равнодушно высыпал их перед лицом арабского посланника, как прах. Тогда пораженный Исмаил подарил Иоанну 100 византийских пленников, томившихся в тюрьме, предварительно одев тех в богатые платья. Однако царский посол и на этот раз не принял дара — он похвалил амерамнуна (синоним титула «эмир») и пообещал сделать тому ответный дар также в виде 100 мусульманских военнопленных.
«До тех пор, пока такой обмен не состоится, — предложил Иоанн Исмаилу, — пусть византийские пленные останутся на свободе, но будут проживать в Сирии». С тех пор Исмаил и Грамматик стали настоящими приятелями: нередко их можно было видеть вдвоем, и амерамнун показывал послу свои богатства, дворцы, вел с ним многомудрые разговоры. Мирный договор был заключен, и вскоре Иоанн вернулся в Константинополь. Грамматик и ранее относился с большим пиететом к восточной культуре, теперь же его страсть возгорелась вновь. Под влиянием его восторженных отзывов об арабской культуре император Феофил решил преобразить на восточный манер некоторые столичные постройки, а также соорудить Верийский дворец по образцу и подобию арабских [551].
По счастью для Византии, в 832 г. в Египте внезапно вспыхнуло восстание коптов, которых возглавил Абус аль-Фахри. Аль-Мамун лично прибыл в Египет, к нему на помощь из Барки прибыл один из лучших полководцев Арабского халифата Афшин. Его личность чрезвычайно интересна: уроженец Персии, Афшин никогда не был мусульманином и даже открыто смеялся над мусульманскими обрядами. Однажды он казнил двух имамов, пытавшихся переделать языческий храм под мечеть, возил при себе персидские священные книги и мечтал о восстановлении Персидского царства и «белой религии». Само собой, его карьерный рост был обусловлен поддержкой халифа, также склонявшегося к этой
