итоге, в результате многовековой эволюции, византийский коронационный обряд изменился в корне». Основное значение при коронации Римских царей до конца VI в. имело военное провозглашение, а с начала VII в. и в последующие века — церковное коронование [689].
В религиозных процессиях по большим праздникам и при царских выходах в Софийский собор василевсы облачались в одежды, подобные архиерейским (хотя следует отметить, что в свою очередь и многие элементы архиерейского одеяния копировали царские одежды), благословляли народ и принимали активное участие в Литургии. Как отмечают исследователи, во время царского выхода в храм Святой Софии перед подданными выступал не царь-мирянин, а царь-первосвященник. Голова императора украшалась митрой, по своему внешнему виду очень похожей на митру патриарха. На туловище его был надет дивитисий, украшенный драгоценными камнями и по пышности превосходивший саккос патриарха. Шея и плечи царя украшались особой повязью, напоминающей омофор патриарха. Император одевал также хламиду, по форме сходную с фелонью [690].
В дивитисии василевсов венчали на царство, в этом же наряде император принимал послов, сочетался браком, выходил на Литургию в храм Святой Софии, представал перед народом. Конечно, шилась эта одежда из самых дорогих тканей. В отдельных случаях к торжественным выходам к дивитисию полагался плащ-хламида, а в исключительных случаях — цицакий или лор: одежда, расшитая цветами. Впоследствии лор перейдет в туалет Русских царей. В менее торжественных случаях цари одевали тунику-далматику (коловий), отделанную жемчугом, драгоценными камнями, золотыми нашивками и каймой. Вообще, все одежды василевса изобиловали золотом: золотые бордюры, нашивки, вышивки и т.п. являлись неизменными атрибутами их туалета [691].
Исключительно великолепная и торжественная процедура восшествия императора в храм Святой Софии должна была наглядно показать всем византийцам высоту его сана как лица, имевшего особое положение в Церкви. Это был пример для других народов тому, как следует относиться к своим государям [692].
Особенно торжественными являлись выходы, совершавшиеся в праздники Господние (Воскресение Христово, Рождество, Пятидесятница, Преображение Господне, Крещение) и в другие торжественные дни. Накануне эпарх Константинополя извещался о будущем торжестве и должен был украсить улицы города, по которым проследует василевс, зеленью, цветами или чем-либо другим сообразно времени года. На нем же лежала ответственность за чистоту дороги. Димархи со своими людьми подготавливали славословия в адрес царя, другие чиновники и командиры выстраивались по дороге, ведущей к Святой Софии, для большей торжественности и пышности. Все были в праздничных одеждах, включая, разумеется, императора, хламида которого и по цвету копировала священническое одеяние. В день Святой Троицы царь и чины облачались в белые одеяния, в Рождество Господне, Рождество Богородицы и Праздник Преображения Господне василевс надевал пурпурную хламиду. В Великую Субботу одевался в темный хитон, но в Благовещение — белый [693].
Когда царь вместе с синклитом проходил через палату эскувитов, его славословили по-латыни, которой уже никто не знал, но по традиции употребляли в этой торжественной процессии — замечательное подтверждение того, что византийцы по-прежнему считали себя римлянами, а свое государство Римской империей [694].
В сопровождении сановников, телохранителей и гвардейцев — словом, всей многочисленной толпы, одетой в яркие парадные одежды, расписанные золотом и серебром, с Крестом Господа и Жезлом Моисея впереди, василевс шествовал дальше. Зрелище поражало всех своим великолепием, тонкостью деталей и пышностью. Царь, располагавшийся посередине в красочных одеждах, на которых сверкали драгоценные камни и золотые нити, являлся подданным и иностранцам во всем блеске могущества и величия христианского владыки, хранителя власти, православного самодержца, представителя великой Священной Римской империи, единственного законного в мире царя и Римского императора. Византийцы проникались чувством национальной гордости и благоговения за него — защитника и хранителя Православия.
Выразителями этого благоговения являлись представители народа — четырех димов, стекавшихся к процессии и приветствовавших василевса. Со всех сторон неслось: «Многая лета, царь римлян! Избранник Троицы! Свят, свят, свят! Многая лета, владыка, с царицей и багрянородными! Долголетним соделает Бог святое царство Ваше на многая лета!» [695] На Троицу пели: «Огненными языками Христос, проведший народы к познанию истины, сам Вам, боговенчанный благочестивый благодетель, в Небесе возложил на честную главу Вашу сошествием Святого Духа освещенный венец. Поэтому мы из сердца нашего непрестанно взываем: Господи, вечно царствующий, сих нам сохрани на радость и спасение римлян!» Или: «Бог, сокрушивший языкоподобными огнями нечестие языков, возвещает, что через Вас, мужественные владыки, победит и сокрушит нечестие языков, и разноязычных соделает одноязычными в вере, царь, радость и надежда римлян!» [696]
Еще ярче раскрывался священнический статус императора в обряде, имевшем место в Вербное воскресенье. В этот день василевс принимал Символ веры и кресты от своих подданных, как бы проверяя этим актом их правоверие. После раздачи придворным чинам крестов император отправлялся в храм Пресвятой Богородицы в Фаре, по пути совершая поклонение иконам в других дворцовых храмах. Это был своеобразный аналог поклонения высшими архиереями при входе в храм местным иконам и другим священным предметам, с тем отличием, что императора по пути его шествия встречали различными приветствиями и благожеланиями, а патриархов сопровождало пение церковных гимнов. Такое действие демонстрировало всем, что Римский царь соединяет в своем лице и светскую и духовную власть и обладает особым сакральным статусом. «Как ревнитель Православия, он принимает символы и кресты; как лицо священное, в некотором смысле церковное, он раздает кресты своим придворным в награду за подвиг поста» [697].
В одном из своих толкований Вальсамон писал следующее: «Православные императоры невозбранно, когда захотят, входят в Святой алтарь, и кадят, и делают знамение креста с трикирием, как и архиереи. Они предлагают народу катехизическое поучение, что предоставлено одним местным архиереям. Царствующий император есть помазанник Господень по причине помазания на царство, а Христос и Бог наш есть между прочим и архиерей, то благостно и император украшается архиерейскими дарованиями» [698].
Следует сказать, что вопросу о праве императора входить в Святой Алтарь древние правоведы посвятили немало строк. В частности, комментируя 69-е правило VI Вселенского Собора («никому из всех, принадлежащих к разряду мирян, да не будет позволено входить внутрь Священного алтаря; но, по некоему древнейшему преданию, отнюдь не возбраняется сие власти и достоинству царскому, когда восхочет принести дары Творцу»), Иоанн Зонара писал: «Предоставив царю это преимущество, отцы как бы в оправдание себе говорят так: «И ему, как мирянину, не должно входить в Алтарь, но ради власти и достоинства предоставлено ему это преимущество по изначальному преданию о сем древнейших отцов»» [699].
Более обстоятельно раскрывал ссылку на «древний обычай» епископ Никодим (Милаш). В своих толкованиях на этот же канон
