овладели инициативой и захватили крепость Меник, расположенную в непосредственной близости от Антиохии. Царь заменил Спондила своим зятем Константином Карантином, а затем неожиданно решил возглавить поход на сарацин.
Следует сказать, что вековой противник Византии в это время по-прежнему пребывал в состоянии медленного, но верного разложения. В это время в Багдаде правил халиф аль-Каим-Биамриллах (1031–1075), матерью которого была армянка-невольница. Грамотный и благочестивый, он, увы, как и его предшественники, являлся заложником Буидов [732]. Халифа лишь терпели, и повелитель правоверных жил довольно скромно, порой не имея самого необходимого для жизни. Число шиитов тем временем в Багдаде резко выросло; дошло даже до того, что один из них едва не занял пост главы сунитских кадиев. Затем шииты получили собственного духовного главу — накиба («настоятеля»). И теперь две враждебные партии открыто противостояли друг другу.
Однако и сами Буиды постепенно утрачивали былое влияние, чему были свои причины. К описываемому нами времени территория Персии была разделена на три государства — Саманид с Трансоксанией, Хорезмом, Балхом, Мервом, Хератом и Хорасаном; Буид с Кирманом, Фарсом, Хузистаном и Ираком; и Вашгемир с Табаристаном. И хотя Буиды контролировали почти половину этих земель, Саманиды все более выходили из повиновения воинственному семейству. Поскольку они не могли претендовать, как шииты, на престол, мысль представителей этого дома направилась в естественном для себя направлении: мало озадачиваясь проблемами Халифата, они решали собственные проблемы. Все военачальники Багдадского халифата были из Буидов, скрепленных единственно уважением к основателям своего могущества — трем братьям, удерживавшим родственников в твердых руках. Но за их смертью моментально наступила междоусобица, и теперь каждый из Буидов думал лишь о себе [733].
Это обстоятельство только способствовало укреплению и без того сильной и независимой позиции турок, и так долгое время фактически контролировавших Багдад. И когда в это смутное время объявился некий Абуль Харис Арслан аль-Бесарири, заявивший о необходимости разрушить Халифат и свергнуть халифа, несчастный аль-Каим-Биамриллах обратился не к Буидам, которым было не до него, а к султану турок-огузов Тогрул Беку (1038–1063), основателю будущей великой династии Сельджуков. И тот легко справился с поставленной задачей, но... себе на пользу. Об этом рассказ у нас будет впереди [734].
Тем временем Египетские Фатимиды, во главе которых стал сын таинственно скрывшегося аль-Хакима Аз-Захир (1021–1036), могли наконец заполучить вожделенную Сирию. Но, к несчастью для Фатимидов, царственный юноша вскоре умер от оспы, а его сын, 7-летний ребенок невольницы-негритянки, аль-Мустансир (1036–1094), по вполне понятным причинам никак не мог управлять государством. Власть фактически перешла в руки его матери, создавшей в короткое время негритянскую гвардию численностью до 50 тыс. человек. Жестокая и необразованная женщина, она скоро перессорила между собой всех аристократов и, постоянно опасаясь заговоров, отстранила от командования войском единственного уважаемого солдатами полководца Дизбирия, завоевавшего Сирию. Неудивительно, что турки, влияние которых не ограничивалось отнюдь лишь Багдадом и Хорезмом, в скором времени стали чувствовать себя в Египте хозяевами положения [735].
Поэтому, возвращаясь к Роману Аргиру, скажем, что на фоне этих нестроений у того были неплохие шансы вернуть Византии сирийские владения. Но для этого во главе войска должен был стоять не философствующий гражданский чиновник, а железный полководец типа Фоки или Цимисхия. Летом 1030 г. император торжественно и пышно прибыл в Антиохию, словно давая театральное представление, а не готовясь к сражениям. Прознав о намерениях царя, сарацины направили к Роману Аргиру послов с уведомлением о своем нежелании начинать войну. Они напомнили императору, что не давали повода для войны, четко соблюдали свои обязательства перед Римской империей, но если Аргир решится воевать, Бог им будет судьей. Видимо, Аргир действительно прогневал Господа, поскольку удача никак не желала признать его своим избранником. Едва греческая армия выступила из Антиохии, как тут же попала в засаду и потерпела поражение от войска эмира Алеппо. Первыми оставили боевые порядки царские телохранители — о причинах этого скажем чуть ниже, а затем побежало и остальное войско. Армия потеряла весь свой обоз, и врагам даже достался царский походный шатер с множеством драгоценностей. Сам император едва спасся бегством, но потом собрал остатки войска и держал совет со стратигами о том, что делать дальше. Видимо, почувствовав тайные желания императора, командиры предложили василевсу вернуться в Константинополь, а войну оставить военачальникам; Аргир тут же согласился [736].
Правда, византийская армия еще была богата талантами, и в том же году стратиг Феоктист сумел переманить на свою сторону Трипольского эмира и овладеть крепостью Меник. Другой византийский полководец, с которым мы еще не раз столкнемся, Георгий Маниак, стратиг фемы Телух, сумел наголову разгромить большой арабский отряд, преследовавший разбитое византийское войско, и отбил большую часть добычи. В благодарность за это Роман III дал ему в управление Самосат, который Маниак сделал своей базой. В 1032 г. византийский полководец овладел городом Эдессой и захватил великую христианскую святыню — письмо Спасителя Авгару Эдесскому. Последующие нападения арабов на Эдессу были отражены в 1036 и 1038 гг. правителем этих мест армянином по национальности Варасвацом [737].
Не обнаружив в себе искры Божьей на поле брани, император, тем не менее, не оставил мысли все же прославить свое имя как вдохновитель побед византийского оружия. Предоставленные сами себе, греческие стратиги оказались гораздо удачливее. Правда, не всегда. В 1033 г. византийское правительство поручило Георгию Маниаку овладеть Сицилией, но эта кампания оказалась безуспешной. Аналогичная попытка, случившаяся в 1031 г., успеха также не имела. Но в целом ситуация в Средиземноморье складывалась удачно для Византии. В 1032 г. стратиг Навпакта, сын Никифора Карантина, при помощи горожан Рагузы совершенно истребил сильный арабский флот, грабивший окрестности Далматии и остров Корфу. Вслед за этим африканские и сицилийские сарацины объединили свои силы и принялись опустошать Мир Ликии и Кикландские острова. Однако два римских флота из Кивирреотской фемы и из Фракии под командованием Константина Хаги уничтожили их корабли. С пленными поступили, как с простыми разбойниками: повесили и посадили на кол [738]. Увлеченный этими успехами, василевс совсем упустил из виду ближайшее столичное окружение, и напрасно.
На самом деле Аргиру следовало проявить осторожность и принять меры по умиротворению византийского общества, где у него быстро нашлись могущественные враги. В первую очередь Романом III была глубоко недовольна принцесса Феодора, и, надо сказать, небезосновательно. Как человек самолюбивый, Аргир не забыл, что младшая дочь императора Константина VIII отказалась выйти за него замуж, и это обстоятельство очень тяготило его. Как следствие, после воцарения он дал наглядно понять, что Феодора не вправе претендовать
