народы Европы так или иначе пострадали в прошлом. Гораздо больший интерес вызывало то, как три республики планируют решать свои проблемы в будущем, невзирая на то что их мечты об исправлении ошибок прошлого так в полной мере и не осуществились. Им следовало неутомимо стремиться к тому, чтобы и в этих странах существовал широкий спектр различных представлений о политическом и экономическом развитии и чтобы в идеале он был примерно таким же, как в европейских странах. Их девизом должны были стать умеренность, компромисс, прагматизм, переговоры, рационализм, центризм и исключение всех крайних идеологических позиций. По определению, партии, пытавшиеся вести компромиссную политику, надеялись привлечь голоса с помощью имиджа умеренности, компетентности и уважения к признанным лидерам. На выборах 1992 г. в Эстонии эта стратегия в исполнении центристов (главным образом Центристской партии, возглавляемой Эдгаром Сависааром, основателем Эстонского народного фронта), но она оказалась эффективной в 1995-м и особенно в 1999 г., когда Центристская партия получила больше всего голосов (а на втором месте была партия «Отечество»). В Латвии центристская партия «Латвийский путь» триумфально победила на выборах 1993 г., однако в 1995 г. избиратели разочаровались в центризме и склонялись либо в сторону новой, левоцентриской Демократической партии Саймниекс («партии хозяев»), либо голосовали за популистское, протекционистское и оппортунистическое «Народное движение Латвии». В Литве популярность левых упала к выборам 1996 г.: социал-демократов вытеснили формально более умеренный, но по-прежнему националистический «Союз Отечества» и союзная ему небольшая Партия христианских демократов, а на выборах 2000 г. потерпел поражение и «Союз Отечества». Даже несмотря на то, что социал-демократы теперь получили больше парламентских мест, чем другие партии, правительство было сформировано наскоро созданной коалицией центристских партий, при этом некоторые из них возникли совсем недавно. Ландсбергис, лидер потерпевшего поражение «Союза Отечества», назвал это центристское правительство «супом, в котором можно найти все что угодно».
За первое десятилетие после 1991 г. новые политические элиты осознали, что, какой бы из философских ориентаций они ни симпатизировали, ни одна из них не обещает быстрого решения актуальных проблем, связанных с обеспечением экономического роста. Какая бы партия ни выиграла выборы, она неизменно сталкивалась с нехваткой бюджетных средств, и предвыборные обещания оставались невыполненными, к разочарованию как самих партий, так и их электората. Эти проблемы было несложно идентифицировать, но они были связаны друг с другом, и, таким образом, откладывание реформ (или частичные реформы) в одной сфере тормозили прогресс во всех остальных. Расширение свободного рынка (что, в принципе, хорошо), казалось, не влечет за собой иных последствий, кроме как появление класса «новых богатых», доходы которого намного превосходят уровень доходов и заработной платы всего остального населения. Доходы многих из этих «новых богатых» к тому же не облагались налогами — из-за несовершенства налоговой системы и законодательства, а также из-за страха подорвать «дух предпринимательства». Приватизация недвижимого имущества, земли и промышленных предприятий, начавшаяся еще до 1991 г. и продолжавшаяся во всех трех республиках на протяжении 90-х, недостаточно эффективно контролировалась правительством и, по-видимому, пошла на пользу лишь тем, кто быстро овладел технологией финансовых манипуляций. Множество нормальных граждан по-прежнему испытывали двойственные чувства по отношению ко всему, что отдавало «спекуляцией», так осуждавшейся в годы прежней, командной экономики.
Не желая подавлять рисковые настроения, столь необходимые для свободного предпринимательства, правительства трех республик медлили с регулированием бизнеса, что открывало путь для всякого рода шарлатанства и «финансовых пирамид». Новые банки обещали огромные проценты, чтобы привлечь вкладчиков, разбогатевших на более ранних стадиях, — эти проценты предполагалось выплачивать из поступлений от новых вкладчиков, но вся схема рухнула, когда все вкладчики одновременно начинали требовать свои деньги с обещанными гигантскими процентами. Подобные махинации вызвали «банковский кризис» 1995–1996 гг. в Латвии, когда целая группа крупнейших банков либо рухнула, либо обратилась за помощью к Банку Латвии. Бизнесы и синдикаты возникали в один день, обещали неслыханные инвестиционные возможности, привлекали таким образом нескольких инвесторов и исчезали вместе с их деньгами. Реформаторски настроенные кабинеты министров неизменно на шаг отставали от быстро меняющегося рынка, осознавая потребность в его регулировании лишь после того, как ущерб уже нанесен. Часто реформы тормозились из-за министерств, сотрудники которых, воспитанные долгими годами работы при советском режиме, не были уверены в том, как именно следует внедрять новые законы; реформы гражданской службы на тот момент еще не вступили в силу или в лучшем случае лишь начинали медленно развиваться. Турбулентная экономическая ситуация развивалась в условиях настоящей криминальной угрозы со стороны предположительно местных или российских «мафий», воспользовавшихся плохо прописанными правилами экспортно-импортных операций, коррупцией, поразившей таможенные службы, и слабостью плохо оснащенных полицейских сил. Сами политические лидеры часто обнаруживали плохое понимание этических норм, например когда награждали сами себя и друг друга различными наградами и премиями, принимали «гранты на обучение» из рук крупных промышленников, за счет парламентских фондов арендовали жилье для родственников или включали членов своих семей в государственные платежные ведомости. Идеализированное «государство всеобщего благосостояния» скандинавского образца оставалось отдаленной целью, и даже политические партии, полностью разделявшие этот идеал, — такие, как литовская Демократическая партия труда, — казались неспособными предпринять решительные шаги для его достижения. Для большинства населения было слабым утешением, что ВВП на душу населения начал наконец расти после пережитого периода падения в Эстонии и Латвии в 1994–1995 гг. и чуть позже, в 1997 г., в Литве. Сухие статистические данные не воплощались немедленно в улучшение стандартов жизни большинства населения. По этому критерию в 1995 г. Эстония ушла далеко вперед от других двух стран Балтии, Латвия занимала второе место, а Литва — третье. Однако все три страны существенно обгоняли по данному показателю Российскую Федерацию, что объясняет, почему ко второй половине 90-х годов практически прекратилась эмиграция русскоговорящего населения из Эстонии и Латвии.
Экономический спад, сопровождавший обретение независимости, не дал населению возможности в полной мере ощутить удовлетворение происходящим; те, кто хотел, чтобы независимость стала необратимой, были вынуждены радоваться символическому признанию самого этого факта. Принятие в число государств — членов международных организаций (включая ООН) было одним из важнейших символов независимости, как и окончательный вывод российских войск из стран Балтии в 1993–1994 гг. Значительным поводом для гордости стало и то, что к концу 90-х во всех трех государствах парламентские и президентские выборы прошли в «нормальной» манере, присущей демократическим странам: проигравшие не устраивали массовых демонстраций и почти никто не утверждал, что результаты выборовподтасованы. Не менее важным символом стало исчезновение из ежедневной жизни признаков того, что когда-то эти три страны были частями более крупного русскоязычного государственного образования. С улиц исчезли статуи Ленина и другие памятники советской эпохи, а сами улицы и площади начали переименовывать еще до 1991 г., в основном возвращая названия,
