внешних пэров, например около 200 всадников герцога Афинского.
Не отмечены протесты морейских баронов против слишком продолжительных периодов службы, что было у баронов кипрских. Насколько нам известно, не имело места ничего подобного манифесту Жака д’Ибелина, отрицавшего в 1271 г. право короля Юга III вести кипрское рыцарство в Святую землю. Дело в том, что походы Виллардуэнов, даже самые дальние (в Эпир или Константинополь, например), не могут сравниться с жестокой войной против мусульман. Правда, мы отмечаем один отказ служить — Жоффруа де Брюйера в 1258 г., но мотив, которым вдохновлялся сир Каритайны, чисто сентиментального и личного порядка, не имеющий никаких юридических аргументов.
Судебная власть в Морее, как в Иерусалиме и на Кипре, была, что мы уже видели, представлена Высоким советом, заседавшим в Кларенце. Между дворянством и вилланами место — опять-таки как в Святой земле и на Кипре — занимали свободные горожане, в состав которых, естественно, вливались богатые итальянские купцы и, очевидно, часть греческого городского населения. Здесь мы также находим ту же социальную организацию, что в Святой земле: в частности, в Антиохии мы видели, что горожане греческого обряда объединились с горожанами-франками и создали вместе с ними в 1194 г. коммуну под покровительством патриарха.
Вопрос греческого населения
Латинская колонизация в Морее столкнулась с той же проблемой, что и на Кипре: проблемой греческого населения.
В реальности проблема была неразрешима. В Морее, как и на Кипре, латинская колонизация практически ограничивалась военной элитой французского, а позднее франко-итальянского происхождения, а также итальянским купечеством. Основное сельское, а также городское население составляли греки. И о том, чтобы этих греков уничтожить или хотя бы систематически их угнетать, не могло быть и речи. В связи с чем приходилось искать способы сосуществования с ними. Как мы видели, в момент завоевания, архонты, то есть богатые греческие землевладельцы Элиды и Аркадии, затем Лаконии, один за другим, признали власть латинян при условии сохранения части своих латифундий, преобразованных в фьефы, и тем самым вошли во франкскую социальную иерархию. «Благородные люди из Морейской долины и жители замков по всей долине и гор Эскорты, — сообщает „Морейская хроника“, — стали замиряться с Шампанцем (Гийомом де Шамплитом) на том, что благородные люди греки, владевшие землями и замками, принесут присягу и будут держать их, по своему достоинству, а излишек будет поделен меж нашими, и народ останется на своих местах, и станут служить так, как служили они господину императору Константинопольскому». В другом месте «Морейская хроника» сообщает нам, что в 1209 г. для раздела фьефов была сформирована комиссия из двух рыцарей, двух латинских прелатов и четырех греческих архонтов.
Данный текст проливает новый свет на историю франко-эллинских отношений. Значит, перераспределение земель происходило по-дружески, на основе равноправия. Победители даже не пытались обеспечить себе большинство голосов в комиссии по разделу, что позволяет нам предположить, что такое же равенство царило и при самом дележе фьефов, по крайней мере арьер-фьефов.
Подобный либерализм дал значительные результаты. С одной стороны, греческое население Мореи сохранило социальное значение, намного превышающее то, что оно имело на Кипре, где мы не наблюдали подобного аккуратного обхождения с греками. С другой стороны, феодальная система внедрилась в греческое общество. Наряду с латинским феодализмом княжество Морейское создало и сохранило феодализм местный. «Ассизы Романии» защищают права архонтов точно так же, как и права латинских сеньоров. «Во фьефах греческих феодалов, держимых с давних пор, — гласит параграф 138, — сыновья и дочери наследуют равно». Некоторые архонты, как мы знаем, достигают высоких должностей при дворе. Греки, примкнувшие к латинскому делу, часто демонстрируют примеры подлинного франкского патриотизма, что доказывает тон греческой хроники. С другой стороны, под рубриками 1262-го и последующих годов мы видим, что в борьбе с мистрийскими византийцами у Жоффруа де Брюйера, сира Каритайны, нет лучших помощников, чем его греческие подданные: «Самую большую войну, что он вел против них (византийцев), он вел со своими греками, каковые были очень храбры, и верны, и преданны, потому что были вскормлены и взрощены им» [305].
В общем, династия Виллардуэнов в Морее, в отличие от Лузиньянов на Кипре, с самого начала проявила настоящий филэллинизм.
Деликатным моментом для латинян в греческих странах — мы это видели на примере Кипра и Константинопольской Латинской империи — были взаимоотношения с православным духовенством. Отношения между латинскими сеньорами и греческими архонтами могли стать сердечными. Между представителями двух церквей они всегда оставались натянутыми. Тем не менее кажется, что в Морее эта натянутость была сведена к минимуму. Греческое духовенство в большинстве случаев сохранило свое имущество, а правящая династия, похоже, никоим образом не поддерживала прозелитизм латинского священства. Мы могли видеть, как князья Морейские боролись против латинского духовенства, в случае о присвоении Жоффруа II церковных доходов для строительства замка Клермон, но нам неизвестны аналогичные меры против греческого духовенства. Самое большее: ограничивалось количество деревенских священников, как на Кипре ограничили количество крестьян, допускаемых для вступления в православные монастыри.
Как мы видели, в Святой земле метисаж между франкскими поселенцами и сирийскими женщинами практиковался довольно широко и породил смешанную расу пуленов. В Морее союзы между латинянами и греками были не менее многочисленными. Рожденные от них метисы известны под именем гасмулов, произошедшего от соединения французского слова gars (парень) и греческо-морейского moulos, что означает «ублюдок». Рожденные от отцов-франков и матерей-гречанок, они обладали, по словам Пахимера [306], «благоразумной ловкостью одних и пылкой храбростью других». Более того: поскольку сами князья Морейские и герцоги Афинские — приведем в пример только их — часто женились на греческих принцессах, то и обе эти династии в конце концов стали гасмульскими; Гийом де Виллардуэн в 1259 г. женился на Анне Ангел Комнине, дочери Михаила II, деспота Эпирского, а герцог Афинский Гийом де ла Рош (1280–1287) на другой гречанке — Елене Ангел, дочери деспота Эпирского Фомы. Такие примеры в XIV и XV вв. только множились.
Морис Баррес [307] в своем «Путешествии в Спарту» грезит о девушках-гасмулках XIII в.: «Юная гасмулка приближается покачивающейся походкой. Когда она входит в жизнь франкских принцев, своих сводных братьев, это как молодая хищная птица, заставляющая своим присутствием замолчать скромных лесных певцов. Ее взгляд, яркий цвет ее щек, гармония ее тела, ее обнаженное плечо, приближение ее секрета — не стоит ли ради них умереть? Франки — искатели приключений сгорели в этом пламени». Добавим, что верность гасмулов латинской власти была зачастую сомнительной. После занятия лаконийских крепостей византийцами в 1262 г. они в большом количестве поступили на службу в армию Палеологов, которые предпочитали их своим солдатам.
Рыцарские нравы в латинской Морее
