служили, с одной стороны, институты римского вещного права (особенно владение, узуфрукт и прекарий), с другой — отношения личной верности, в ряде случаев наложившиеся на иерархию публичных должностей. Поскольку феод как таковой вплоть до середины XI в., местами и позже, не играл заметной роли, я избегаю, точности ради, называть описанное держание феодальным, хотя оно и просится на бумагу. Но если становление феодальных отношений не связывать жестко с появлением и распространением термина "феод", окажется, что этот процесс начался и обрел силу намного раньше, чем обычно полагают.
Итак, центральным институтом южнофранцузского общества IX–XI вв. был аллод, уподобляемый proprietas постклассического римского права, но чем дальше, тем больше приобретающий черты условного права на имущество, что объективно сближает его с бенефицием и феодом. По сравнению с ними, аллод оправдано считать привилегированной формой условного землевладения [3839]. Все это побуждает рассматривать аллод и феод в единой системе имущественных отношений, отмеченной тесным переплетением вещных и личных связей и мучительными поисками адекватных юридических, да и чисто лексических, средств самовыражения. Понимание этого даст в руки исследователя ключ к юридической терминологии источников, поражающей разнообразием и отнюдь не только при первом знакомстве оставляющей впечатление хаоса.
Передать имущество можно было не только ad alodem или ad proprietatem, ad alodem proprium, но и ad proprium [3840], ad jus proprium [3841], ad dominium proprium [3842] и т. д. В ходу были и другие, трудно переводимые выражения: передать de mea jure in jure vestra [3843], de meo jure in vestram potestatem ad proprium [3844], de meo jure in vestro dominio [3845], de mea potestate ad vestrum dominium [3846], de meo jure et dominacione [3847], in dominio et potestate [3848] и даже in potestate, dominio et alode [3849]. Термин dominium в это время утрачивает сколь-нибудь точное значение. Иногда он сближается с proprietas и аллодом [3850], иногда — с феодом; так, имущество можно "иметь в феоде и полном доминии" [3851]. Однако, как следует из приведенных выше формул, чаще всего dominium трактовался как власть или господство. С другой стороны, писцы, похоже, не видели большой разницы между proprietas и аллодом, с одной стороны, и possessio — с другой [3852]. Если не сводить все к бездумному воспроизведению фрагментов древних и все более искажаемых формул, придется сделать вывод о размывании границ между основными правовыми понятиями и тяготении к юридически неопределенному представлению об имуществе.
Квазиюридические термины bonum [3853], facultas [3854], substantia [3855] и особенно res [3856] по-прежнему в ходу, довольно часто в сочетании со словом propria [3857] и даже proprietas [3858], как и соответствующим образом поданные субстантивированные местоимения [3859]. Однако в это время они играют меньшую роль, чем в текстах IV–VI вв., что связано как с расширительным употреблением терминов possessio и alodis, часто используемых для выражения мысли об имуществе вообще, так и с появлением новых терминов с этим значением.
Важную роль в описании имущественных правоотношений играло понятие jus. В грамотах на каждом шагу встречаются словосочетания jure proprio [3860], jure proprietario [3861], jure proprietatis [3862], а также jure perpetuo и т. д. [3863], выражавшие мысль о полном праве на имущество. Достаточно часто понятие jus является единственным средством выражения мысли о законном обладании имуществом [3864]. "Принадлежит по праву" — так можно сказать и по-русски, не претендуя, однако, на юридическую дефиницию. Реже в этом значении используется слово potestas. Приведу лишь одну, самую любопытную формулировку: "земля нашей власти и нашего слова" [3865].
С XI в. в оборот входит прозрачный термин aver (имеющий в русском языке неожиданного родственника в лице банковского термина "авуары"). Его специфическим значением было "скот" [3866], но даже в пределах одного картулярия найдется немало текстов, где оно применено в отношении зерна [3867], денег [3868], земли [3869] и просто имущества без каких-либо уточнений [3870]. Иногда это имущество описывается с помощью определения proprium [3871]. В некоторых документах aver выступает как обобщающее понятие, обнимающее такие термины, как alodis и honor [3872], в других противопоставляется honor или наряду с ним служит обозначением "имущества вообще" [3873].
Термин honor — несколько другого плана. В отличие от aver, почти не привлекавшего внимание исследователей, он достаточно хорошо изучен [3874]. В южнофранцузских текстах honor иногда является синонимом alodis [3875]. В других случаях alodis и fevum мыслятся как составные части honor, понимаемого как "имущество вообще" [3876]. Но чаще, и в принципе, honor — это привилегированное имущество феодального типа. Так можно было назвать земли и доходы рыцаря [3877] или церковного учреждения [3878], но не имущество крестьянина, в отношении которого уместнее было сказать substantia [3879], хотя, как отмечалось чуть выше, последний термин употреблялся и в более общем смысле. К слову, зависимый крестьянин со своим наделом и лежащими на них повинностями мог рассматриваться как honor [3880]. Как и термин alodis, honor мог сопровождаться топонимом и обозначать конкретное имение [3881]. Несмотря на выраженную социальную окраску, термин honor, "преодолевающий" различия между собственностью и владением, равно как между аллодом и феодом, также указывает на общественную потребность в квазиюридическом понятии, выражающем представление об "имуществе вообще", обладаемом по праву.
Вывод о смешении основных понятий имущественной сферы подтверждается анализом глаголов, характеризующих способы обладания имуществом. Речь идет, по большей части, о трех глаголах: habere, tenere, possidere. В источниках они фигурируют как по отдельности [3882], так и в разных комбинациях: habere et possidere [3883], habere et tenere [3884], tenere et possidere [3885], habere, tenere et possidere [3886], иногда с добавлением других глаголов, уточняющих способы использования имущества: adere (что можно перевести и как "находиться", и как "вступить в права") [3887], vindicare ("требовать", "присваивать") [3888], fruere или fructificare ("извлекать доход") [3889] и т. д.
Как отмечалось выше, в римский период глаголы habere, tenere и possidere имели, хотя и не однозначное, но все же достаточно определенное юридическое значение. В каролингскую и особенно в посткаролингскую эпоху от этих значений остаются лишь воспоминания. Так, "фиски" и церкви, как правило, держат [3890]. Этот же глагол обычно употребляют в отношении прекария [3891], узуфрукта
