могу преследовать. Когда я вижу в этих болотах их армию и имя, В одной — мои три брата, в другой — мой супруг, Я могу сказать вам это, и без всякой подлости. Потревожить небеса ради вашей любви? VI136
Поэтому Корнель ставит своей темой не просто битву оружия и людей, а конфликт страстных верностей, трагедию борьбы права с правом; и, вдохновленное этим, его перо выводит фразы компактной силы и строки, которые маршируют боевым шагом и звучными гармониями.
Полководец альбанцев напоминает римлянам, что они и альбанцы (имел ли Корнель в виду католиков и гугенотов?) одной крови и одной земли, и что преступно расчленять Италию (Францию?) гражданскими распрями; и предлагает решить войну боем трех альбанцев и трех римлян. Предложение принимается, и для женщин наступает час страшного счастья. Но вождь альбанцев выбирает тройню Куриати, а римлянин — Горациев. Женщины скорбят, и герои на мгновение успокаиваются от их слез; но Гораций-отец, озвучивая мужскую тему, упрекает их в том, что они тратят время на женщин, в то время как честь зовет их:
Выполняйте свои обязанности и делайте это с удовольствием. Выполняйте свой долг, а остальное предоставьте богам.137
Боги не справляются. Трое Куриациев убиты, из Горациев выживает один Гораций. Его сестра, Камилла, упрекает его за убийство своего суженого и осуждает Рим и его кодекс чести и войны. Все еще опьяненный битвой, он убивает ее как недостойную быть римлянкой. Его жена, Сабина, порицает его жестокость, оплакивает своих погибших братьев и предлагает Горацию убить и ее. Он пытается убедить ее, что патриотизм выше любви.
Сюжет, конечно, невероятен, но вряд ли более, чем у Шекспира. Драматическое по определению является исключительным; драма была бы разрушена, если бы беспристрастно описывала реальность; она поднимается до уровня искусства, если, игнорируя несущественное и отбирая значительное, может углубить нас более полным пониманием жизни. Корнель унаследовал ренессансное возвеличивание Древнего Рима; он отстаивал стоическую концепцию долга против той распущенности в любви, которая господствовала на французской сцене до него; его герои должны были быть не любовниками в первую очередь, а патриотами или святыми.
Он взял святого из католического календаря, чтобы доминировать в еще более сильной пьесе. «Весь мир знает «Полюса», знает его наизусть», — говорил Сент-Бёв.138 Здесь конструкция строго классическая, принимающая все единства, но строящая внутри них сложную трагедию сосредоточенной силы. Сегодня до нас доходит только красноречие пьесы; мы должны слышать его с языков французских актеров, двигающихся величественными фигурами по сцене, или под звездами во дворе Инвалидов или Лувра; и даже тогда мы должны обладать французским языком и французскими душами, и мы должны облечься в нашу юношескую веру. В центре сюжета — решимость Полиекта, гордого и культурного римлянина, недавно принявшего христианство, разбить алтарь языческих богов. Время — Декийские гонения (249–51 гг. н. э.), место — Мелитен, римский форпост в Армении, место действия — дворец Феликса, римского наместника. Всем христианам под страхом смерти приказано присоединиться к общеимперской молитве и жертвоприношению древним божествам за божественную поддержку римского оружия против вторгшихся в страну варваров. Горящий рвением новообращенного, Полиект желает каким-нибудь драматическим действием подтолкнуть христиан к сопротивлению императорскому эдикту. Его сдерживает любовь к жене, Полине, дочери правителя, но, как истинный корнелевский герой, он жертвует любовью ради долга. В присутствии самого Феликса он с другом прерывает языческие обряды; они призывают верующих обратиться от прелюбодейного Юпитера к Богу христиан, единому и «абсолютному монарху земли и неба»; чтобы разоблачить «бессильных монстров» римского пантеона, они поднимаются на алтарь и повергают в прах ритуальные сосуды и статую Юпитера. Феликс арестовывает нарушителей. Полина умоляет Полиэкта раскаяться в святотатстве, но он предлагает ей присоединиться к его новой вере. Она обращается к отцу с просьбой помиловать его, тот отказывается, она объявляет о своем обращении и готовится сопровождать мужа на смерть. Феликс настолько впечатлен, что слагает с себя полномочия и становится христианином. Внезапно гонения прекращаются, Феликса вновь назначают на должность, но тем временем Полиекта принимает мученическую смерть.
Все, кроме мученической смерти и осквернения алтаря, Корнель приукрасил в; его же — гордая дерзость святого и жестокость поступка. Когда автор читал пьесу в отеле Рамбуйе, несколько зрителей, в том числе епископ, осудили «Полюса» как излишне сурового и крайнего. Корнель некоторое время думал о том, чтобы запретить пьесу. Успех пьесы на сцене привел его к зениту карьеры (1643). Ему оставался еще сорок один год жизни, который, как мы увидим, он проведет в соперничестве с Расином; но он не мог знать, что уже написал три свои величайшие пьесы — некоторые сказали бы, лучшие за всю историю французской сцены. Они настолько отличаются от «романтической» драмы елизаветинской Англии или Франции XIX века, что воображение должно помочь истории, чтобы объяснить их влияние на свое время и на сегодняшний театр. В Корнеле тоже есть романтика, как и в Шекспире, и страсти изучены с большей тщательностью и тонкостью, чем у Декарта; но, следуя классическим идеалам эпохи, страсти, хотя и бурно выраженные, подчинены «разуму» — или аргументам. Избыток аргументов — балласт этих пьес, поэтому они редко достигают тех взлетов, которые так многочисленны у Расина. Действие остается за пределами досок; там все — повествование, увещевание, красноречие; у Корнеля каждый персонаж — искусный оратор. Для французов эти недостатки исчезают в великолепии стиля и величии тем. Если в любом произведении искусства мы ищем благородство, какую-то мысль или чувство, способные поднять нас над собой и над днем, мы часто находим их у Корнеля. Он писал как будто для государственных деятелей и философов; он лепил свои строки, как будто сочинял музыку; он вырезал фразы, которые до сих пор преследуют память Франции. Теперь классический и аристократический дух — разум, проверяющий страсти, форма, доминирующая над материей, — соединился со стоическим самообладанием, испанской честью и французским умом, чтобы создать театр, который во всем мире отличается от елизаветинского, но, вместе с Расином
