По средневековым понятиям, никакого противоречия в таком завете не было. Вопрос в том, как трактовать подобный платеж — ведь при желании, в нем можно увидеть и ренту…
Показательны также санкции, предусмотренные против тех, кто вздумал бы нарушить условия сделки. Угроза могла исходить как от светских, так и от церковных властей [4211], но, как уже отмечалось, чаще всего сделку оспаривали наследники традента, а то и он сам. В каролингскую эпоху это каралось возмещением ущерба в двойном или тройном размере, а иногда еще и огромным штрафом, столь непомерным, что вряд ли его кто-нибудь платил, и названным, по-видимому, именно для устрашения [4212]. В дальнейшем нарушителям сулили также отлучение от церкви [4213] и все проклятия, что содержатся в Библии [4214].
Перед нами свидетельство не столько буйных нравов, сколько иного, чем у церкви, отношения к отчуждению имущества: налицо спонтанное неприятие безусловного и бесповоротного отчуждения имущества. Церковь, вынужденная считаться как с реальным соотношением сил, так и с общественным умонастроением (чуждым римским представлениям о необратимости сделки и безусловном характере собственности), старалась решать подобные конфликты полюбовно, соглашаясь на то, чтобы наследники традента получили спорную землю в феод или какую-то разновидность владения [4215]. Любопытно, что традент и его наследники иногда обязуются впредь быть защитниками и помощниками того церковного учреждения, чьи права до этого оспаривали [4216].
Поскольку наши источники преимущественно церковного происхождения, уместно задаться вопросом о том, насколько описанные выше отношения типичны для общества в целом. Слов нет, статус церкви и отношение к ней были особыми, и дело не только в собственно правовых моментах — в статусе юридического лица, в формальном запрете (несомненно, нарушаемом) отчуждать церковное имущество и даже в том, что церковь более последовательно, чем миряне, придерживалась норм римского права, — но и в самой специфике сделок, заключаемых церковью: большинство из них оформлялись как дарения, тогда как среди мирян преобладали сделки купли-продажи, обмена, залога и т. д. Однако в тех, не слишком частых случаях, когда мы располагаем документами, фиксирующими сделки между мирянами, выясняется, что, с точки зрения понимания собственности, они удивительно похожи на сделки мирян с церковными учреждениями. Все те же формулы предоставления полной свободы — или, напротив, ограничения распоряжения имуществом, все та же готовность к тому, что сделка может быть оспорена семьей контрагента, все те же и даже еще более высокие штрафы и устрашающие проклятия [4217]…
С особой отчетливостью условный характер собственности обнаруживается в т. н. convenientia — соглашениях об установлении вассально-ленных отношений, документах особого рода, известных со второй половины X в., но обретших устойчивый формуляр лишь к концу XI — началу XII вв. Внимание к этим документам впервые привлек П. Урлиак [4218], однако по достоинству их оценил П. Боннасси, показавший, что речь идет о принципиально новом этапе развития социально-правовых отношений [4219]. С тех пор изучение их прочно вошло в научный канон, но, насколько мне известно, до сих пор они рассматривались главным образом с точки зрения формирования структуры господствующего класса и его социально-политической организации, но не отношений собственности как таковых. На деле, это, конечно, ипостаси одной и той же социальной реальности.
Convenientia в значительной части состоят из взаимных запретов совершать что-либо, в том числе в отношении земли и связанных с нею прав, являющихся предметом соглашения. Эти запреты, в целом, симметричны. Сеньор принимал на себя обязательство не передавать феод кому-либо, кроме данного вассала, тот, в свою очередь, также обязывался не отчуждать феод, иначе чем сеньору [4220]. В этих документах уже нет речи об отдельных участках и причитающихся с них повинностях: детали такого рода оставались за кадром, господа решали более общие вопросы.
В этом стремлении продолжать осуществлять власть над землей, уже переставшей быть собственностью данного лица, есть что-то от архаического представления о земле как о продолжении собственного "я", о неразрывности уз, связывающих землю с ее "естественным" владельцем. Не исключено поэтому, что условность изучаемой формы собственности в какой-то мере объясняется влиянием древнегерманского права. К сожалению, источники не позволяют проследить это влияние с эпохи варварских королевств. Условный характер собственности начинает обнаруживаться в южнофранцузских документах не ранее середины IX в., поэтому, безотносительно происхождения этого явления, его развитие следует отнести на счет складывания собственно феодального общества.
Отмеченная особенность представлений об имуществе проявляется не только в своеобразии отношений прежнего, нынешнего и будущего собственников или в специфике разграничения прав собственности и владения. Не менее, если не более, важные социально-правовые последствия имело сближение институтов держания и владения, которые, по сравнению с институтом собственности, несут в себе элемент условности, но в классическом римском праве различаются вполне определенно. Изучение этого процесса исключительно важно для осмысления эволюции взаимоотношений собственников и непосредственных производителей, тем более что состояние источников не позволяет проследить должным образом модификацию правовых норм, регулирующих эти взаимоотношения, равно как изменение форм и уровня эксплуатации. В нашем распоряжении есть, главным образом, косвенные сведения об эволюции статуса земельного надела, представленного зависимому работнику. Рассмотрим этот вопрос особо.
5. Статус крестьянского держания
Крестьянское держание раннего средневековья выросло из надельной системы римского общества: рабовладельческой виллы, с одной стороны, и мелкой собственности, возникшей в результате центуриации, — с другой.
Самым общим термином, обозначающим эти наделы, в конце римской эпохи и в первые столетия средневековья была colonica, иначе colonia. Термин встречается в источниках всего западного Средиземноморья, но, как правило, мельком, так что составить представление об облике и статусе колоники затруднительно [4221]. Для Цезария colonica — это небольшая вилла, принадлежащая "бедняку" [4222]. Некоторые тексты позволяют говорить о сохранении терминами colonica и villa синонимичности или, по крайней мере, известной близости, позволяющей употреблять их в одинаковом контексте, вплоть до IX в. [4223] Как уже отмечалось, известны топонимы типа: villa Colonica [4224]. Несомненно, что в VIII–IX вв. основным типом крестьянского надела в Средиземноморской Франции была именно колоника [4225].
Семантически термин colonica связан со словом colonus в его первичном и не-юридическом значении: "земледелец", "поселенец", "житель". В классической латыни он означает земельное имущество, переданное в держание, без какой-либо спецификации [4226]. Поэтому, хотя некоторые источники сближают понятия colonia и coloni как социально-правовую группу
