type="note">[4227], серьезных оснований считать колонику преимущественно или изначально наделом колона нет. Судя по Марсельскому полиптику, уже к началу каролингского времени держателями колоники могли быть люди различного статуса, в том числе манципии, и эта ситуация характерна не только для Средиземноморской Франции [4228]. Замечу лишь, что, в отличие от северофранцузских мансов этой эпохи, колоники не подразделялись на свободные и рабские.
Другой тип надела, зарегистрированный в источниках VIII–IX вв., — vercaria (не путать с virgaria — "сад"). Это очень редкий термин, встречающийся только в южной, и особенно юго-восточной Галлии [4229]. Дюканж производил его от слова vervex — овца [4230], что вполне правдоподобно: 20 из 22 упоминаний этого термина в Марсельском полиптике приходится на расположенную в горах виллу Галадиус, где овцеводство играло особо важную роль, причем держателем одной веркарии выступает verbecarius [4231] — овечий пастух. Таким образом, веркария — это пастушеское хозяйство. Параллель ей мы находим в Средней Италии, где наряду с наделом земледельца, именуемым casa colonicia или casa massaricia, существовал особый вид пастушеского надела: casa peculiaris, распространенный в горной местности. Такой надел мог включать и сад, и другие земледельческие угодья, но основу его хозяйства составляло овцеводство, из овец же складывался и возложенный на него оброк [4232].
Эта древняя, восходящая еще к римской эпохе надельная система в IX–X вв. деформируется и уступает место новой. Последнее упоминание термина "колоника" приходится на 984 г. [4233], впоследствии он фигурирует в источниках только как топоним [4234]. Термин "веркария" с середины IX в. означает уже не держание, а одно из входящих в него угодий [4235]. Их вытесняют новые термины, прежде всего "манс". Применительно к Средиземноморской Франции первые его упоминания зафиксированы в королевских дипломах [4236]. В источниках местного происхождения он появляется несколько позже: в Руэрг — с 60-х годов IX в., в собственно средиземноморских районах — с начала X в., т. е. примерно на три столетия позднее, чем на севере страны [4237]. Однако новое слово быстро прижилось, свидетельством чему рано зафиксированные топонимы [4238], и в форме mas вошло в разговорный язык [4239]. В некоторых местностях предпочитали другие термины, например в Тулузене — casai [4240], в прибрежном Лангедоке — stare [4241]. Их следует считать местными аналогами термина "манс", хотя известны документы, где они употребляются наряду с ним, но в отношении разных усадеб [4242].
Согласно М. Блоку, Р. Гранду, Р. Бутрюшу, некоторым другим историкам, южнофранцузская колоника, северофранцузский манс, немецкая гуфа, английская гайда, датский боль, бретонский ран суть одно и то же: надел большой крестьянской семьи [4243]. Соответственно, исчезновение из источников слова "колоника" и появление в них слова "манс" понимается как замена одного термина другим, без какой-либо социальной подоплеки [4244], а сама замена объясняется тем, что семантически нейтральное слово "манс" (от manere — "проживать", "занимать") больше соответствовало новым условиям, чем старое слово "колоника", связанное с названием давно исчезнувшей социальной группы.
Согласно другой точки зрения, сформулированной Р. Латушем [4245], появление в Средиземноморье термина "манс" обусловлено важными социальными сдвигами. Он считал, что, тогда как колоника была в буквальном смысле слова наделом, выкроенным из домена для того, чтобы поместить на нем вчерашнего раба, манс представлял собой самостоятельное и самодостаточное хозяйство, по сути дела аллод, ограниченный небольшими платежами в пользу сеньора. Эту мысль он аргументировал следующим образом. Колоника называется по местности, где она находится, например, в полиптике Вуадальда: colonica in Roveredo (С5), colonica ad Fonte (I1); манс же называется по имени держателя: mansus quem excolit homo nomine Vitalis (Marseille, 340, ca. 1012). По мнению Р. Латуша, эти изменения говорят о возрастании прав держателя на его надел.
Аргументация Р. Латуша, построенная на сопоставлении формуляра типологически различных источников — описи и грамот — представляется недостаточно корректной. В Марсельском полиптике колоника действительно называется только по местности, но ведь далее указывается, кто ее держатель; в грамотах же колоника описана примерно так же, как и манс [4246]. Кстати, манс далеко не всегда идентифицирован по имени держателя: иногда считалось достаточным указать название урочища [4247], виллы и даже викарии, на территории которой он находится [4248]. В некоторых случаях это может объясняться тем, что манс пустует [4249]. Во многих грамотах он определяется и по местности, и по имени держателя [4250]. Встречаются и другие способы идентификации: по расположению относительно другого манса [4251] или по тому, у кого он был приобретен [4252]. Иногда эти способы описания комбинируются [4253].
Идентификация манса по его держателю считалась самой надежной — ведь в одной и той же местности землевладельцу могло принадлежать сразу несколько мансов [4254]. Обычно ограничивались именем держателя, иногда добавляли: сын или брат или племянник или зять такого-то [4255], уточняли откуда он был родом [4256] и т. д. Во многих случаях упомянутый таким образом крестьянин в данный момент действительно являлся держателем манса [4257]. Но нередко манс назван не по нынешнему, а по прежнему его держателю [4258]. Так же описаны иногда и другие объекты [4259]. Огрехи писцов зароняют сомнение в том, что они так уж четко различали грамматические формы [4260]. Но это касается лишь отдельных случаев, в целом же, употребление глаголов в настоящем или прошедшем времени носит вполне осмысленный характер [4261]. Эти две системы идентификации держаний благополучно сосуществовали. Поэтому, когда в одном пассаже мы встречаем, в отношении разных держателей и разных мансов один и тот же глагол, но в разных временных формах, перед нами может быть вовсе не ошибка писца, а описание двух неодинаковых ситуаций: один манс, по каким-то причинам, казалось целесообразным описать по его бывшему держателю, другой — по нынешнему [4262]. В некоторых случаях упомянуты и прежний, и нынешний держатель [4263]. Менять название манса с каждым новым держателем избегали, это внесло бы в документацию немыслимую путаницу, поэтому старое название порой сохранялось десятилетиями [4264], а имя держателя незаметно превращалось в топоним [4265].
Таким образом, доводы Р. Латуша хромают; парадокс в том, что по существу он во многом прав. На существование между колоникой и маисом реальных различий указывает уже тот факт, что в некоторых текстах эти термины сосуществуют, не являясь синонимами [4266]. При описании колоник крайне редко употребляется формула принадлежности:
