это имеет место только в поздних грамотах, где колоника недвусмысленно уподобляется мансу [4267]. Нет сведений и о дроблении колоники на держания меньшего размера. Напротив, в источниках V–VII вв. колоника выступает как достаточно крупное владение, на которое обычно испомещено помногу семей, в Турском полиптике — до десятка [4268]. В дальнейшем размеры колоники сокращаются, так что в эпоху развитого феодализма слово colonge, как правило, обозначает уже обыкновенный крестьянский двор [4269]. Однако в IX в. колоника (впрочем, как и северофранцузский манс того же времени) зачастую еще являлась держанием нескольких семей [4270]. На землях, описанных в Марсельском полиптике, совладение имело место приблизительно в 80% колоник, причем, по крайней мере, в каждом третьем случае, оправдано говорить о сосуществовании двух и более полных семей, не связанных между собой родством; особенно характерно совладение было для манципиев [4271]. В связи с этим напомню о несомненно античном по происхождению институте главного держателя, "управляющего" колоникой по поручению господина, засвидетельствованном в полиптике оригинальным выражением qui ipsam colonicam regere debet [4272].
Все это позволяет предположить, что возникновение мансов и возникновение колоник связаны с разными этапами истории вотчины и что образование манса в меньшей мере, чем образование колоники, обусловлено наделением раба участком господской земли — речь идет, конечно, о южнофранцузском мансе X–XI вв., во многом отличном от северофранцузского манса начала каролингской эпохи. Важными факторами этой эволюции, были, по-видимому, выход крестьянского хозяйства за границы старого надела в процессе аграрной колонизации и возникновение скученных поселений деревенского типа. В отличие от колоники, манс состоит не только из конкретных площадей, но и из разнообразных прав на пользование ресурсами окрестной территории. Колоника — это прежде всего надел и тяглая единица поместья, манс — это двор, ферма, хутор в первичном значении слова. Так называли всякое полноценное хозяйство, в том числе и крестьянина-аллодиста [4273].
Главным источником сведений об имущественных отношениях в крестьянской среде служат формулы описания мансов. Несмотря на то, что грамоты содержат сотни таких формул, общий объем информации о крестьянских семьях, набираемой таким образом, по крайней мере, на порядок меньше той, которой мы располагаем о семьях элиты. Ситуация осложняется тем, что приводимые при описании мансов имена необязательно характеризуют зависимых крестьян: речь может идти и об их господах, как правило, мелких вотчинниках, и различить эти две социальные группы бывает очень непросто. Участок мог быть, бесспорно, обозначен именем собственника. Об этом говорят такие формулировки, как "земля графа такого-то" или "земля такого-то святого" [4274], т. е. того или иного церковного учреждения. В связи с этим следует сказать несколько слов о соотношении формул описания манса при помощи глагола — и без него, посредством упоминания имени в генетиве. В принципе, они синонимичны [4275]. Первый тип описания, в целом, более древний. В тех случаях, когда можно сравнить обозначения одного и того же манса на протяжении длительного отрезка времени, тенденция к сокращению очевидна [4276]. Различие, пожалуй, в том, что формула "манс такого-то" особенно часто применяется в отношении мансов клириков, министериалов и других "верных" [4277]. Но если таких пояснений нет, сказать наверняка, о ком идет речь, затруднительно: даже в одном пассаже генетивные конструкции могут употребляться для обозначения как собственников, так и держателей [4278].
Здесь важно не оступиться. Встретив формулировку: campum que fuit de Petro Saumada [4279], и не зная, что речь идет о сыне марсельского виконта, его вполне можно было бы зачислить в зависимые крестьяне. И наоборот: столкнувшись с конструкцией: manso qui fuit de… Godemari condam, и не зная, что чуть выше Годемар был назван сервом [4280], его можно было бы принять за мелкого собственника, в том числе мелкого сеньора. Даже указание на то, что имярек посадил виноградник, необязательно означает, что речь идет о крестьянине, поскольку писец мог иметь в виду и сеньора, распорядившегося это сделать [4281]. Иногда выручает указание социального статуса [4282], иногда — упоминание о том, что манс такого-то находится в доминии традента и что он-то и распорядился его "устроить" [4283], или же сведения о том, что в данной местности траденту принадлежит несколько мансов, так что имя, которым обозначен один из них, почти наверняка принадлежит зависимому человеку [4284]. Иногда же (это редкая удача) описание манса содержит имена и держателя, и его господина [4285].
Перейдем к анализу глаголов, выражающих отношение держателя к маису. Их можно разделить на четыре группы. Первая состоит из глагола "быть", самого употребительного, но и наименее информативного; он встречается почти исключительно в прошедшем времени и в отношении прежнего держателя [4286]. Вторая включает глаголы, характеризующие проживание держателя на его мансе: manere [4287], permanere [4288], habitare [4289], stare [4290], incolere [4291], conversare [4292]. Третья — глаголы, описывающие хозяйственную деятельность держателя: excolere [4293], laborare [4294], frangere [4295]. В четвертую группу входят правовые понятия: habere [4296], tenere [4297], possidere [4298]. Нередко используются сразу два термина: "возделывать и владеть" [4299], "держать и возделывать" [4300], "держать и обрабатывать" [4301] и т. д. Так же описываются и отдельные участки, не составляющие манс [4302].
Чем объяснить это разнообразие терминов? В известной мере речь идет о географических различиях; например, в Провансе предпочитали слова excolere и manere, тогда как в Руссильоне — habitare, в Тулузене — stare и т. д. Но даже в рамках одной грамоты можно встретить разные способы описания манса [4303]. Глагол habitare был наиболее нейтральным: так говорили о зависимом крестьянине, но так можно было сказать и об аббате [4304]. Нейтральным воспринимался и менее употребительный глагол incolere [4305]. В принципе, это относится и к глаголу manere, который применялся и в отношении монахов [4306]. Но чаще его все-таки использовали для обозначения зависимого человека. Некоторые глаголы были "зарезервированы" за крестьянами. Это прежде всего excolere и laborare. Насколько мне известно, их никогда не употребляли в отношении людей мало-мальски высокого общественного положения. Что же касается глаголов, имевших собственно юридическую коннотацию, они были слабо сегрегированы в социальном отношении.
В принципе, видимо, существовало, если не убеждение, то подозрение, что конструкция типа: habet et possidet — это, скорее, для рыцарей и духовенства [4307], но о сколь-нибудь жестком правиле не может быть и речи. Случаи различения
