от которых освобождались некоторые монастыри [4469], в XI в. — уже как сеньориальные платежи. Разумеется, их платили не только, а в некоторых случаях и не столько крестьяне, сколько купцы, но, поскольку крестьяне активно торговали сельскохозяйственными продуктами, эти платежи уместно назвать и здесь. Упомяну также поборы, происходящие от старых государственных служб, например посыльной; сведения о них единичны [4470].
Расширительно толкуя понятие юрисдикции, к числу связанных с нею повинностей можно отнести и pascherium — платеж за пользование естественными пастбищами. Подобно тому, как мельничный бан имел обоснованием необходимость регулировать эксплуатацию водных ресурсов (в частности, препятствовать изменению русла рек и напора воды), pascherium, в теории, был призван упорядочить выпас скота за пределами угодий, входящих в данный манс. Но как свидетельствует Марсельский полиптик, он очень рано превратился, если не в банальный, то в рядовой сеньориальный платеж. Сведений о нем немного, и, насколько я могу вспомнить, все они относятся к горным местностям [4471]. В счет pascherium сеньоры требовали энное количество голов скота; практиковались как фиксированные, так и издольные платежи — разумеется, с приплода [4472]. Впрочем, иногда он взимался и другими продуктами, например воском [4473].
Во всех этих случаях речь идет о платежах определенных размеров, законность которых крестьянами не оспаривалась. Однако наряду с ними существовали произвольные поборы, взимавшиеся сеньорами по праву силы. В источниках они, как правило, фигурируют под терминами quistas и toltas, образованными от глаголов quaerere и tollere ("требовать" и "взимать"). Различие между ними неясно; они упоминаются и вместе [4474], и порознь [4475], но и в том, и в другом случае противопоставляются usatici — обычным, законным платежам [4476]. Как и альберг, но с еще большей настойчивостью, грамоты сближают термины quistas и toltas с насильственными поборами (forcias) и "дурными обычаями" [4477]. По-видимому, перед нами аналог северофранцузской тальи [4478]. Притом, что в реальной действительности ее размеры отнюдь не были произвольными, они, безусловно, не были четко определены — во всяком случае, в рассматриваемый период. В документах XI в. сведений на этот счет нет, редкие нарративные тексты, обходясь без самих терминов, но касаясь именно экстраординарных поборов, оставляют впечатление господского произвола [4479]. В XII в., когда их взимание было уже упорядочено, tolta являлась тяжелым побором, размеры которого колебались от года к году [4480] — как можно предположить, в зависимости не только от сиюминутных потребностей сеньора, но и от урожая. По мере институализации этих поборов, их начинают отличать от собственно "дурных обычаев", которые к тому же включали и некоторые службы, в основном не аграрного характера [4481].
Такова, в основных чертах, картина крестьянских повинностей. Можно ли на основании этих данных сказать что-то определенное об уровне эксплуатации? Большинство исследователей полагают, что нет; сужу не только по блистательному отсутствию соответствующих оценок в опубликованных работах, но и по доверительным беседам. Считается возможным (но отнюдь не обязательным) осветить истоки той или иной повинности и ее связь с той или иной формой зависимости или тем или иным типом сеньории, но и только [4482]. Притом, что многим этот вопрос в принципе неинтересен, объективным препятствием является именно состояние источников. И дело не только в недостаточной внятности приведенных сообщений. Считать сложно еще и потому, что повинности, например альберг, указываются порой не для манса, а для целой виллы или какой-то другой территории неизвестных размеров [4483]. Когда же мы имеем дело с повинностями, следующими именно с манса, возникают другие проблемы. Далеко не всегда есть уверенность в том, что в источнике перечислено "все, что с него следует", — ведь предметом сделки необязательно были все подати и службы, лежащие на крестьянском наделе, и не только по причине раздела ренты между несколькими сеньорами, но и потому, что, в случае проживания в мансе двух и более семей, одни повинности уплачивались ими совместно, другие порознь — точнее, так могло быть [4484]. Не говорю уже о том, что и отчуждаемые повинности не всегда перечислялись полностью [4485]. Наконец, и это главное, раз уж мы не можем сопоставить ренту с прибавочным продуктом, произведенным в крестьянском хозяйстве, ее размеры следует оценивать, исходя из таких параметров, как: размеры самого хозяйства и его специализация; количество трудоспособных и нетрудоспособных людей, проживающих на данном наделе; сумма социально-правовых условий, определявших статус конкретного держания. Мы знаем, что эти параметры разнились, но не более того…
С учетом этих затруднений, переведем вопрос в другую плоскость. Изменялся ли уровень эксплуатации на протяжении изучаемого периода? Ответ на него, безусловно, положительный. В истории ренты различимы, по крайней мере, три этапа. Первый охватывает VI–VIII вв., отчасти и IX в. — время преобладания поместья позднеантичного типа, с посаженными на землю и даже дворовыми рабами, эксплуатация которых была ограничена лишь экономической целесообразностью и моральными установками, но никак не юридически. Второй этап связан со складыванием сеньории "нового типа", основанной на эксплуатации людей разного статуса, но преимущественно свободных, чьи отношения с сеньором имели, по большей части, поземельный характер. Провозвестником этих отношений можно считать землевладение испанских апризионариев, однако расцвет их приходится уже на X и первую половину XI в., когда, вместе с повышением социально-правового статуса работника, происходит и улучшение его экономического положения. Этот процесс тесно связан с аграрной колонизацией, развернувшейся после изгнания арабов и способствовавшей возникновению нового типа мелкого сельского хозяина — по одним участкам, держателя, по другим — собственника, в целом, достаточно обеспеченного землей.
Будучи, несомненно, благотворным для крестьянина, этот процесс, тем не менее, таил в себе скрытую угрозу его благополучию, поскольку в перспективе оборачивался возросшей эксплуатацией. Нужно иметь в виду, что податное обложение вновь освоенных земель существенно отличалось от того, что имело место на старых. Освобождение от повинностей предоставлялось лишь до тех пор, пока поднятая целина не начинала приносить урожай. В случае с пашней это происходило уже в первый год [4486], в случае с виноградниками — после того, как они начинали плодоносить в полную силу. Этот срок чаще всего составлял от 4 до 9 лет [4487]. Как отмечалось чуть выше, обычный платеж с виноградника равнялся четверти урожая. Такие случаи зафиксированы и на новых землях [4488], но это никак не потолок: не исключалась и испольщина, причем не только на виноградниках, но и на пашне. Яснее всего это видно на примере комплантационного договора, по которому половину освоенного участка крестьянин отдавал сеньору,
