как и любых других сообщений, необязательно умаляет их ценность. Иногда оно даже оттеняет местную специфику. Примером может служить первая книга "Чудес святой Веры" — объемного текста XI в., повествующего о делах Конкской обители и сопредельных с нею территорий; ее автор был родом из Анже и описывал южнофранцузскую действительность глазами северянина [295]. Уникальные сведения можно встретить даже в сугубо иноземных житиях, поскольку они иногда содержат рассказы о путешествиях своих героев в интересующие нас края или упоминания о расположенных там поместьях возглавляемых ими церквей; таковы, в частности, жития Ницетия Лионского, Дезидерия Оксерского, Ансеберта Руанского, Майоля Клюнийского. Ясно, однако, что воспринимать эти сведения нужно с повышенной осторожностью.
Во многих случаях серьезную проблему представляет атрибуция и датировка текста. Иногда выручают традиционные методики: кодикологические, текстологические и лингвистические. Они, например, позволили установить, что одно из самых ярких житий, посвященное Дезидерию Кагорскому (ум. в 654 г.), было создано в первой половине VIII в. — как уже отмечалось, крайне обделенного источниками [296]. В других случаях кое-что можно понять благодаря археологии. Так обстоит дело с житием св. Сеголены, аристократки из Альбижуа, важное для изучения этой области в меровингский период: согласно последним данным, оно было написано местным автором в канун арабских вторжений [297]. С точки зрения событийной истории, в подобных ситуациях принципиально важно (но далеко не всегда возможно) различить информацию, относящуюся ко времени жизни святого, от той, что характеризует эпоху автора. В связи с этим следует прямо сказать, что зачастую попытки привлечь житийную литературу как источник по событийной истории вообще лишены смысла. Так, житие Гильома Желлонского, воспетого трубадурами как Гильом д'Оранж (по крайней мере, он был одним из прототипов этого литературного героя), в основном воспроизводит житие Бенедикта Анианского [298]. Некоторые жития отделяют от жизни святого многие столетия, другие создавались по свежим воспоминаниям, но дошли до нас в виде заметно более поздних переработок, иногда столь сильных, что впору говорить о новом тексте. Так, например, обстоит дело с житием лодевского епископа Фулькрана (ум. в 1006 г.), редактором которого был его дальний преемник, знаменитый инквизитор и писатель XIV в. Бернар Ги [299].
Но значит ли это, что более поздние тексты вообще не могут служить источником по избранной теме? Многое, конечно, зависит от нашей способности разобраться в истории памятника, его внутренней структуре и хронологических напластованиях. Как правило, это очень трудоемкая работа, становившаяся для некоторых ученых делом всей жизни и даже религиозного служения [300]. При всей ценности таких работ, давших в руки исследователей практически новые источники, сторонников событийного подхода они оставляют по большей части равнодушными — ведь в большинстве случаев выясняется, что от первоначального ядра текста сохранилось немного и что вместо конкретной информации о герое и его времени мы имеем дело главным образом с общими рассуждениями и литературными заимствованиями.
Между тем, в арсенале медиевистики есть и другие приемы работы с агиографическими текстами, небесполезные для тех, кто не готов еще отождествить историческую науку с просопографией. Взгляд на житие как на памятник своей эпохи, запечатлевший самые разные стороны жизни, позволяет использовать как исторический источник по XI, например, веку любой текст, созданный в это время, безотносительно того, когда именно жил тот святой, которому он посвящен и не взирая на то, что о деяниях и времени этого святого он ничего толком сообщить не в состоянии. Мысль эта представляется банальной, и я привожу ее лишь потому, что в специальной литературе сталкиваешься с поразительным пренебрежением такого рода текстами. Например, житие св. Эгидия (на французский лад — Жиля), жившего в начале VIII в. и погибшего от рук арабов, о нем самом говорит не слишком вразумительно [301]. Автор, писавший, по всей видимости, в начале XI в., имел смутное представление о той эпохе и даже путал Карла Мартела с Карлом Великим. Зато он сообщает любопытные сведения о своем времени, в частности о природном облике низовий Роны. Несмотря на то, что этот текст хорошо издан, историками он практически невостребован [302]. Справедливости ради, некоторым другим агиографическим сочинениям этого типа повезло больше. Упомяну житие Амвросия Кагорского, о времени написания которого еще меньше ясности, чем о епископате героя, в связи с чем им до недавних пор пренебрегали. Как показал П. Боннасси, речь идет, несомненно, о достаточно раннем южногалльском тексте, содержащем, помимо церковных топосов и занятных фольклорных сюжетов, отголоски реальной жизни меровингского города [303]. Следует сказать, что из всех французских медиевистов, занимающихся Южной Францией, наибольший интерес к агиографии проявляет именно П. Боннасси [304], к слову, работающий сейчас над переводом "Чудес святой Веры". Из других авторов нужно назвать Ж.-П. Поли и Д. Йонья-Пра, но в целом житийной литературе уделяется недостаточное внимание.
Особое место среди привлеченных источников занимают проповеди. Наиболее интересные принадлежат перу Цезария Арелатского, епископа одноименного города с 502 по 542 г. В них мало аллюзий к конкретным событиям политической жизни, но в отличие от многих других авторов поздней античности и раннего средневековья, упражнявшихся в этом жанре (в том числе южногалльских — Валериана Симьезского, Фауста Риезского, Седата Нимского), он посвятил свои проповеди не столько богословию или литургии, сколько регулированию повседневной жизни прихожан, с позиций христианской этики. Даже в тех проповедях, где Цезарий трактует отдельные пассажи Священного Писания, казавшиеся ему особо сложными или важными, он часто использует примеры из реальной жизни современного ему Арля. Разумеется, и манера подачи материала, и соответствующая ей лексика, и сам ракурс освещения действительности в проповедях весьма специфичны. Например, здесь не стоит искать точную правовую терминологию, а многие образы навеяны Библией или трудами отцов церкви, иногда и языческой литературой, так что степень их оригинальности и адекватности местным реалиям необходимо проверять с соответствующими текстами в руках. Тем не менее, благодаря огромному объему и красочности проповеди Цезария (которые к тому же можно рассматривать вкупе с некоторыми другими его сочинениями, а также с житием святого) являются поистине кладезем сведений о южногалльском обществе первой половины VI в., и можно только дивиться, что до сих пор им уделяли так мало внимания.
Судьба этого источника поразительна. Та сумма текстов, которую сегодня именуют проповедями Цезария, была, за небольшими исключениями, выявлена и в 1937 г. издана бельгийским монахом-бенедиктинцем Ж. Морэном, отдавшим этому труду более 40 лет жизни. Чуть позже он опубликовал и другие сочинения Цезария и его житие [305]. Война затруднила знакомство с этим изданием (почти весь тираж погиб в
