По обеспеченности раннесредневековыми документами Средиземноморская Франция, наряду с Бургундией и Овернью, является одним из самых благополучных районов страны. Северная и большая часть Западной Франции гораздо беднее грамотами, если только это не королевские дипломы; в большинстве здешних архивов древнейшие грамоты частных лиц относятся к XI и даже XII в. Однако как только мы выходим за пределы Франции, это богатство меркнет. Три области Европы оказываются заметно богаче документами, чем Южная Франция; Центральная и Южная Германия, Италия и Испания, особенно Каталония. Всего два примера; сохранилось около 2200 грамот VIII–X вв., относящихся к небольшому району Лукки [319], более 15000 грамот XXI вв., относящихся к Старой Каталонии [320].
Вопрос о причинах удивительного богатства немецких раннесредневековых комплексов совершенно особый, и рассматривать его следует отдельно. Сейчас же постараемся понять, почему Средиземноморская Франция беднее документами своих непосредственных соседей, в первую очередь Каталонии. Их раннесредневековая история настолько сходна, что, рассуждая логически, должна была породить сходные состояния источников. Более того, "прифронтовое" положение Каталонии много раз сказывалось роковым образом на сохранности ее архивов, так что мы вправе были бы ожидать, что застанем их в гораздо более плачевном виде, чем архивы Лангедока и Прованса. В действительности же баланс никак не в пользу Средиземноморской Франции, из чего следует, что сложился он не в раннее средневековье, а позже. Поэтому для выяснения причин досадных пробелов в южнофранцузских древлехранилищах нужно проследить их дальнейшую судьбу [321].
Наибольшее потрясение средневековые архивы Франции пережили в ходе Великой французской революции [322]. После продолжавшегося три года стихийного уничтожения атрибутов феодального прошлого (а иногда и инструментов сеньориальной эксплуатации), Законодательное собрание, по предложению Кондорсе, 19 июня 1792 г. постановило уничтожить "генеалогические" документы из фамильных архивов феодальной знати, которые "служат убежищем ее неисправимого тщеславия… и самим своим существованием бросают вызов идее равенства" [323]. 19 августа 1792 г. это решение было распространено на документы сеньориальной администрации [324]. Сначала архивные материалы просто сжигали. Конвент счел эту практику расточительной и 3 октября 1792 г. постановил впредь, по возможности, продавать ненужные документы фабрикантам бумаги или же направлять в арсеналы для изготовления патронов [325]. Военное ведомство даже разослало по архивным учреждениям специальный циркуляр, разъясняющий, какие именно материалы лучше всего годятся для производства зарядных картузов. Один из таких циркуляров я обнаружил в Монпелье, в архиве департамента Эро [326]. Из него следовало, что больше всего на эту роль подходят старые добротные пергаменты; впрочем, годилась и старая плотная бумага, лишь бы она была целой и подходящих размеров: в зависимости от калибра, от 9 дюймов 6 линий до 19 дюймов 6 линий в ширину и от 15 дюймов до 2 футов в длину. Трудно сказать, что думал, получив такое предписание, средний французский архивист, но военные относились к этой идее с воодушевлением. "Распорядитесь передать нам пергаменты для зарядных картузов, — писал 15 ноября 1793 г. в Каркассон властям департамента Од представитель командования Пиренейской армией. — Испанцам будет почетно умереть от удара феодального "титула" [327]. Крупнейшим в стране потребителем старых документов стал Тулонский арсенал, получавший "сырье" с обширной территории от Вьенны [328] до Перпиньяна [329].
Невостребованные документы, ненужные ни государству, ни армии, ни предпринимателям, продолжали уничтожать, и именно 1793 г. вошел в историю как время самых знаменитых архивных аутодафе. Происходило это весьма торжественно, как правило, по праздникам и по случаю военных побед, при большом скоплении народа и нередко сопровождалось плясками вокруг костра. Так, например, 10 августа 1793 г. перед алтарем Отечества были сожжены огромные архивы Нарбонского капитула [330]. Та же участь постигла архивы Амбренского архиепископства [331] и многих других церковных учреждений [332]. Массовой гибели архивных документов в это время способствовал знаменитый декрет 17 июля 1793 г. о полной отмене феодальных повинностей. Одна из его статей предусматривала безоговорочное сожжение "феодальных титулов", причем хранение их каралось каторгой. В течение нескольких месяцев это положение декрета усердно претворялось в жизнь, но вскоре в архивной политике Республики наметился поворот. 2 декабря 1793 г. Конвент постановил собирать предназначенные для уничтожения бумаги в специально организуемых в каждом дистрикте хранилище, а 27 января 1794 г. принял решение об отсрочке сожжения феодальных документов до составления земельного кадастра. Наконец, 25 июня 1794 г., отметив, что он "вовсе не помышляет об охлаждении похвального рвения тех… кто жаждет предать все эти грамоты огню и тем самым покончить со следами свергнутого режима", депутаты нашли необходимым изучить эти материалы более внимательно с тем, чтобы "отделить нужное для правильного распоряжения общественной собственностью или полезное для образования" от того, что "несет на себе лишь печать ненавистного угнетения" [333]. Декретом Конвента было создано специальное агентство по разбору феодальных архивов, призванное в четырехмесячный срок решить, что следует сохранить (это были документы, уточняющие права собственности, относящиеся к отправлению правосудия и "имеющие историческую ценность"), а что уничтожить. При всем том, что декрет обрекал на гибель огромное количество архивных материалов, он все-таки сыграл в той обстановке положительную роль, так как способствовал сохранению архивов как таковых [334].
В соответствии с этим законодательством, директории департаментов и дистриктов поручали одному или нескольким благонадежным гражданам произвести, за умеренную плату, "триаж" старых документов, т. е. сортировку их по трем названным выше рубрикам [335]. Опытных архивистов, умеющих читать средневековое письмо, не хватало, да им обычно и не доверяли, зная их пристрастие к "памятникам древнего рабства". Поэтому разбором архивов занимались подчас совершенно некомпетентные и безудержные люди; так, в департаменте Дордонь архивистом был назначен человек, отличившийся тем, что самолично предал "суду огня" 60 тыс. феодальных грамот [336]. Иногда в содержание уничтожаемых документов вообще не вникали, для вынесения им приговора достаточно было констатации, что они написаны "готическим" почерком. Например, в феврале 1796 г. муниципальный совет Агда без должного рассмотрения постановил сжечь вновь обнаруженные сборники грамот из местных церковных учреждений, имея в виду "искоренить само представление о таких грамотах, которые только и могут что напомнить об ужасном царстве рабства" [337].
Однако декреты центрального правительства не везде исполнялись с таким рвением. Известны случаи, когда местные архивисты и администраторы, невзирая на недвусмысленные угрозы из Парижа, пытались образумить не в меру ретивых столичных чиновников, втолковать им, что обрекаемые на уничтожение бумаги могут содержать ценные свидетельства любви народа к отечеству и его борьбы за свободу, а следовательно, заслуживают более внимательного изучения. Так, в январе 1801 г. префект департамента Лозер, оправдывая свое
