1943 г. в результате бомбардировки), но все же не настолько, чтобы оно осталось вовсе неизвестным, свидетельством чему монография Г.Дж. Бека, построенная в первую очередь на текстах Цезария [306], и некоторые другие работы. Тем не менее, во Франции это издание было едва замечено (хотя о его подготовке было известно — связанные с ним статьи Ж. Морэн регулярно публиковал с конца XIX в.): сказалось традиционное для подчеркнуто светских французских университетов неприятие религии и религиозной литературы. Впрочем, такое отношение было свойственно большинству национальных исторических школ того времени. Напротив, специалистами по патристике издание Ж. Морэна было сочтено столь важным, что уже в 1953 г. оно было опубликовано заново, удостоившись чести открыть серию Corpus Christianorum [307] — самое значительное и непревзойденное по качеству современное собрание трудов христианских авторов античности и средневековья. И — снова молчание. Несмотря на то, что на Западе эта серия хорошо известна и вполне доступна, медиевисты проигнорировали новое издание текстов Цезария так же дружно, как и антиковеды. Оно оказалось интересным богословам, историкам религии и церкви, в меньшей степени — культуры [308], а также филологам [309], но только не исследователям истории права, социальных структур, экономики и даже — что самое непостижимое — столь популярной в послевоенные десятилетия истории повседневной жизни. VI в. не так уж богат источниками этого класса, для Средиземноморской Франции он просто уникален, но тщетно станем мы искать примеры его использования в общих или специальных трудах следующих 40 лет. Например, в вышедшей в 1969 г. под редакцией Э. Баратье "Истории Прованса" — явно не худшей работе этого типа — есть всего лишь одна глухая ссыпка на проповеди Цезария, а сами проповеди не упомянуты даже в списке источников [310].
С 1975 по 1986 г. наиболее оригинальные проповеди были опубликованы вновь в серии Sources Chrétiennes, на этот раз — с параллельным переводом на французский язык и содержательными комментариями, выполненными М.-Ж. Делаж — француженкой, работающей в США [311]. В 1988–1994 гг. там же вышли некоторые другие произведения Цезария [312]. Казалось, были сняты все преграды на пути изучения проповедей. Но и это не помогло: во Фракции, в отличие от США и в Германии [313], так и не появилось серьезных трудов по социальной истории, опирающихся на этот источник. Считать это случайностью было бы наивно. В основе, по-видимому, лежит укоренившаяся после трудов А. Пиренна и М. Блока привычка не считать эпоху Цезария "настоящим" средневековьем. Как уже говорилось, докаролингское время оказалось во французской историографии "ничейной землей", которую не жалуют ни медиевисты, ни антиковеды.
Наиболее интересная информация, содержащаяся в проповедях, облечена в форму сравнений. Наиболее основательно этим вопросом занимался итальянский историк А. Сальваторе [314], справедливо указавший на то, что Цезарий должен был, доходчивости ради, использовать в своих проповедях лишь такие примеры, которые были понятны его пастве. Из этой посылки исходят практически все исследователи творчества Цезария. Лишь недавно израильский историк Й. Хен высказал предположение, что сравнения Цезария необязательно отражают реалии его времени, что он мог апеллировать не только к повседневному опыту своих прихожан, но и к тем "промежуточным источникам — вероятно, рассказам и легендам", благодаря которым они были знакомы с некоторыми реалиями прошлого, например состязаниями гладиаторов [315]. Этого нельзя исключать, но общий вывод Й. Хена представляется намеренно полемичным и недостаточно обоснованным. Помимо всего прочего, совершенно непонятно, зачем проповедник стал бы убеждать своих прихожан не делать того, от чего отказались еще их отцы и деды.
Наконец, трактаты. В большинстве своем они написаны в V–VI вв. Среди них есть знаменитые, как "Об управлении Божьем" Сальвиана Марсельского [316], рисующие широкую панораму общественной жизни, и известные только историкам патристики сугубо богословские тексты Фауста Риезского, Иоанна Кассиана, Винцента Леренского, Юлиана Померия, Цезария Арелатского, некоторых других авторов. Вопреки преобладающему мнению, я убежден, что их поглощенность тринитарными, экклезиологическими и иными чисто религиозными вопросами, не является основанием отвергать эти тексты как не имеющие отношения к социальной истории. При дефиците источников это совершенно неправомерно; проблема в том, как извлечь из них искомую информацию. Нужно признать, что сделать это не просто, притом намного сложнее, чем из проповедей или агиографической литературы. Но, по крайней мере, с точки зрения изучения терминологии, богословские трактаты достаточно содержательны. Даже самые "заоблачные" из них могут быть по-своему информативны. Я считал делом профессиональной чести привлечь в качестве источника по социальной истории сочинения Винцента Леренского [317], имеющего репутацию чистого богослова, абсолютно безразличного к обыденной жизни. Результат скромен: несколько пассажей, не более, но это дополнительные штрихи к общей картине, воссоздаваемой по крупицам. Для того, чтобы их разглядеть, свидетельства Винцента и других авторов этого склада следует анализировать в возможно более широком контексте, идентифицируя литературные клише и вариации, скрытые цитаты и аллюзии. Речь идет в первую очередь о различных версиях латинского текста Библии и сочинениях наиболее влиятельных богословов той эпохи.
Каролингская эпоха представлена всего одним, правда, уникальным южнофранцузским текстом этого жанра, а именно "Наставлением" Дуоды [318], хорошо известным благодаря исследованиям П. Рише и Ю.Л. Бессмертного. Однако применительно к этому периоду, как и к первым столетиям средневековья, было бы опрометчивым замкнуться в кругу одних лишь южнофранцузских авторов, тем более что их географическая принадлежность порой условна. Так, хотя Дуода была женой септиманского графа Бернара и писала свое поучение сыну, живя в Изесе, оно, безусловно, связано с северной литературной традицией. Поэтому, идет ли речь о Сульпиции Севере или об Агобарде Лионском, жившем при Карле Великом и оставившем нам некоторые свидетельства об Арле его времени, игнорировать их непозволительно. Ставка должна быть сделана на максимально полный охват текстов, так или иначе освещающих историю изучаемого региона.
4. Документальные источники
а. Общая характеристика документального комплекса и важнейшие этапы его эволюции
Львиная доля сведений по истории раннесредневековой Средиземноморской Франции содержится в документальных источниках. В нашем распоряжении около 4,5 тысяч документов местного происхождения. Грамот старше 800 г. наберется едва ли 3 десятка, затем количество их все время возрастает, и XI в. представлен уже не менее, чем 3,5 тысячами грамот. В некоторых архивах эта тенденция выражена не так ясно (например, архив Сен-Виктор-де-Марсель содержит меньше грамот второй половины IX в., чем первой), но для региона в целом постепенное увеличение объема документации несомненно.
