вечностью ее славы». Чтобы обеспечить широкий прием, он предварил поэму хвалебными стихами, адресованными графине Пембрук, леди Кэрью, сэру Кристоферу Хэттону, Рэли, Бергли, Уолсингему, лордам Хансдону, Бакхерсту, Грею и Говарду Эффингемскому, а также графам Эссексу, Нортумберленду, Оксфорду, Ормонду и Камберленду. Бергли, враждовавший с Лестером, называл Спенсера пустым рифмоплетом, но многие превозносили его как величайшего поэта со времен Чосера. Королева достаточно смягчилась, чтобы назначить ему пенсию в пятьдесят фунтов в год, которую Бергли, как лорд-казначей, выплачивал с задержкой. Спенсер надеялся на что-то более существенное. Разочарованный, он вернулся в свой ирландский замок и продолжил свой идеалистический эпос в окружении варварства, ненависти и страха.
Он планировал, что поэма будет состоять из двенадцати книг; он опубликовал три в 1590 году и еще три в 1596-м, но дальше не пошел; несмотря на это, «Королева фейри» вдвое длиннее «Илиады» и втрое длиннее «Потерянного рая». Каждая книга была представлена в виде аллегории святости, воздержанности, целомудрия, дружбы, справедливости, вежливости; вся книга была призвана «воспитать джентльмена или благородного человека в добродетельной и нежной дисциплине».30 Все это соответствовало концепции Сидни о поэзии как морали, передаваемой через воображаемые примеры. Будучи преданным приличиям, Спенсер мог позволить себе лишь несколько сладострастных пассажей; однажды он взглянул на «снежную грудь, обнаженную для готовой порчи».31 но дальше не идет. На протяжении шести канто он поет высокую ноту рыцарской любви как бескорыстного служения прекрасным женщинам.
Для нас, забывших рыцарство, скучающих от рыцарей и путающихся в аллегориях, «Королева фейри» сначала причудливо восхитительна, а потом становится невыносимой. Ее политические аллюзии, которыми наслаждались или возмущались современники, для нас потеряны; теологические битвы, о которых она повествует, — это утихающие толчки нашего младенчества; ее повествования — в лучшем случае мелодичные отголоски Вергилия, Ариосто и Тассо. Ни одна поэма в мировой литературе не превзойдет «Королеву фейри» по количеству искусственных затей, неловких инверсий, вычурных архаизмов и неологизмов, а также романтической грандиозности, не сдобренной улыбкой Ариосто. И все же Китс и Шелли любили Спенсера и сделали его «поэтом поэтов». Почему? Потому ли, что то тут, то там чувственная красота формы искупала средневековую нелепость, великолепие описания украшало нереальность? Новая девятистрочная спенсеровская строфа была сложным средством, и Спенсер часто поражает нас своим округлым совершенством и плавной легкостью; но сколько раз он портит ее смысл рифмой!
Он прервал «Королеву», чтобы написать несколько более коротких стихотворений, которые, возможно, оправдывают его славу. Его «Аморетти», «маленькие любови» в форме сонета (1594), возможно, были петрарковскими фантазиями, а возможно, отражали его годичное ухаживание за Элизабет Бойл. Он женился на ней в 1594 году и воспел свою свадебную радость в своей лучшей поэме «Эпиталамия». Он бескорыстно делится с нами ее очарованием:
Скажите мне, дочери купцов, видели ли вы Так что в твоем городе еще не было ни одного существа, Такая милая, такая прекрасная, такая мягкая, как она, Восхититесь изяществом и красотой магазина, Ее добрые глаза, похожие на сафиры, ярко сияли, Ее лоб был белоснежным, Ее щеки, как яблоки, налитые солнцем, Ее губы, как вишни, очаровывают мужчин, Ее грудь напоминала чашу с нерафинированными сливками, Ее папы, как лилии, распустились, Ее снежная шея похожа на мраморный тур, И все ее тело, как дворцовый фейерверк…
Когда свадьба и пир закончились, он велит гостям уходить без промедления:
Прекратите, девы, ваши наслаждения уже позади; Достаточно того, что весь день был вашим; День уже миновал, и ночь быстро приближается. Теперь принесите Брайда в Брайдалл Боурс… А в ее постели лежала она; Опустите ее в лилии и фиалки, И шелковые занавески над ней, И пахучие простыни, и аррасские покрывала… Но пусть ночь будет спокойной и тихой, Без бурь и печалей, Как тогда, когда Юпитер с прекрасной Алькменой лежал… И пусть перестанут петь майды и йонгмены; Пусть леса не отвечают им, пусть не звучит их эхо. Была ли когда-нибудь горничная, воплощенная в жизнь более мелодично?
Спенсер продолжил этот полет в «Четырех гимнах» (1596), посвященных земной любви, земной красоте, небесной любви и небесной красоте. Вслед за Платоном, Фичино и Кастильоне, восходя к «Эндимиону» Китса, он оплакивает свои «развратные похождения» и призывает свою душу пронзить физическую красоту, чтобы найти и почувствовать божественную красоту, которая в разной степени скрывается во всех земных вещах.
Жизнь Спенсера, живущего на вулкане ирландских несчастий, каждый день была близка к смерти. Незадолго до того, как вулкан негодования вновь извергся, он написал в прекрасной прозе (ибо только поэт может писать хорошую прозу) «Взгляд на нынешнее состояние Ирландии», выступая за более эффективное использование английских средств и сил для полного покорения острова. В октябре 1598 года лишенные собственности ирландцы Мюнстера подняли дикое восстание, изгнали английских поселенцев и сожгли замок Килколман. Спенсер и его жена едва спаслись и бежали в Англию. Через три месяца, когда все средства и страсть были истрачены, поэт умер (1599). Молодой граф Эссекс, которому суждено было вскоре последовать за ним, оплатил похороны; вельможи и поэты шли в процессии и бросали цветы и элегии в могилу в Вестминстерском аббатстве.
