куда вошли 120 грамот IX–XI вв. из ряда древлехранилищ Руссильона, обследованных им за долгие годы работы в должности архивиста департамента Восточные Пиренеи [436]. Сами грамоты представляют огромный интерес, но о репрезентативности собрания говорить, конечно, не приходится.
Недостаточное внимание к этой проблеме объясняется, наряду с причинами методологического характера, объективными трудностями: в подавляющем большинстве случаев собрание подлинных грамот не сохранилось или сохранилось очень плохо и может поэтому служить только скромным дополнением к картулярию, но никак ни его фоном. Так, по крайней мере, обстоит дело с архивами Средиземноморской Франции. Когда же в распоряжении историка имеются и картулярий, и лежащий в его основе комплекс подлинников, результаты их сравнения оказываются иногда ошеломляющими. Сошлюсь на исследования П. Боннасси о Каталонии. Сопоставив созданный около 1215 г. картулярий Викского капитула с соответствующим собранием подлинных документов [437], он установил, что в картулярий вошли только traditiones, т. е. грамоты, зафиксировавшие приобретения капитула, притом, за редкими исключениями, приобретения недавние (всего 304 грамоты). Помимо оригиналов этих грамот, в архиве капитула оказалось еще около 2400 документов старше 1215 г. Большинство из них поступило в архив вместе с traditiones: они подтверждали права традентов на передаваемые ими земли и запечатлели сделки их прежних владельцев, в основном мирян. Соответственно в картулярии преобладают дарственные и обменные грамоты (более 90%), тогда как среди подлинников — купчие (около 55%). Не углубляясь специально в источниковедческие изыскания, автор дает понять, что социальное положение традентов, чьи грамоты попали в картулярий, как правило, выше, чем социальное положение авторов тех грамот, которые туда не вошли.
По признанию П. Боннасси, он был шокирован своим открытием. Академическая подготовка ориентировала его, как и большинство французских медиевистов, занимающихся этой эпохой, на изучение именно картуляриев как "нормальных" носителей информации о раннесредневековых документах. Прошло немало лет интенсивной работы в архивах прежде, чем он понял качественное отличие картин общества, открывающихся при чтении картуляриев, с одной стороны, и подлинных документов, — с другой. Однако на его открытие поначалу не обратили внимание — или закрыли глаза, судить не берусь. Во всяком случае, оно не было отмечено ни в одной рецензии или какой-либо другой публикации тех лет на сходную тему. По словам П. Боннасси, сказанным во время нашей первой встречи в июле 1997 г., никто из историков французского средневековья (в отличие от специалистов по истории Каталонии) никогда не заговаривал с ним на эту тему. По всей видимости, это открытие ставило перед исследователями слишком много неприятных вопросов, связанных с представительностью того материала (как правило, картулярного), с которым им довелось работать.
На мой взгляд, невозможность сопоставить картулярий с суммой оригинальных документов, послужившей ему основой, не является оправданием для его восприятия как некоей данности, без выяснения того, насколько же типичен вошедший в него материал. В конце концов, речь вдет об одном из главных аспектов достоверности источника, а эту проблему не вправе игнорировать ни один историк. Отсутствие подлинников, бесспорно, затрудняет ее решение, но не более того — ведь даже сохранение всех грамот, когда-либо попавших в данный архив (что практически невероятно), не снимает вопроса об их представительности по отношению к массе циркулировавшей в изучаемом обществе документации, поскольку архивы разных типов — светских и церковных сеньоров, знати и простолюдинов и т. д. — аккумулировали далеко не одинаковые материалы. При отсутствии или малочисленности подлинников следует искать другие способы источниковедческого анализа картуляриев. Можно, например, изучить историю его создания, структуру, стилистические особенности вошедших в него грамот. Можно обратиться к старинным архивным описям или к трудам историков прошлого, имевших доступ к данному архиву до того, как канули в Лету содержавшиеся в нем подлинные грамоты. Не помешают и сравнительно-источниковедческие исследования.
Возможность и, одновременно, целесообразность такой работы я постарался показать на материале картулярия Сен-Виктор-де-Марсель [438]. Эта статья осталась невостребованной в России и неизвестной за рубежом, что весьма досадно, хотя сегодня я лучше, чем прежде, вижу ее недостатки. Однако с тех пор логика развития науки привела ряд других исследователей к сходным заключениям, в том числе сделанным на том же материале [439]. В последние годы наметилась тенденция рассматривать картулярий также с точки зрения обстоятельств, в которых он создавался, и конкретных целей, которые при этом ставились. По мнению П. Гири, провансальские картулярии XI–XII вв., помимо выполнения чисто архивистических задач, служили средством поддержания социальной памяти и консолидации линьяжей, связанных с данным церковным учреждением [440]. В защищенной несколько недель назад диссертации П. Шастана о лангедокских картуляриях проблема ставится еще шире. Автор анализирует целый спектр факторов, обусловивших их составление: от необходимости компенсировать утрату подлинных документов, погибших при пожаре в Желлонском аббатстве, и уточнения обстоятельств его ранней истории — до реорганизации сеньориального управления, осуществленной в ходе грегорианской реформы, и переосмысления юридического статуса подвластных людей и земель, произошедшего под влиянием рецепции римского права [441]. Это уже совсем другой уровень исследования проблемы, к которому, однако, наука только приближается. Изучение, под таким углом зрения, всех южнофранцузских картуляриев потребовало бы огромной кропотливой работы, посильной только большой бригаде специалистов. На сегодняшний день на этот счет можно сделать лишь предварительные выводы.
Как и прежде, я основываюсь в первую очередь на результатах изучения архива Сен-Виктор-де-Марсель, тем более что замечательные исследования П. Гири, Э. Дебакс, П. Шастана, некоторых других ученых не заостряют внимания на проблеме представительности вошедшего в тот или иной картулярий материала. К тому же, из всех раннесредневековых древлехранилищ Средиземноморской Франции он лучше всего поддается реконструкции. В последние годы мне удалось получить доступ к некоторым подлинным документам из викторинского архива, а именно к собранию его древнейших грамот, обоим картуляриям и наиболее полной из дореволюционных архивных описей, датированной 1569 г. [442] Их использование позволило уточнить некоторые выводы, опубликованные в названной выше статье, но в основе своей они и сейчас представляются мне правильными. Вкратце суть их такова.
В конце XI в. — времени создания первого, "Большого", картулярия марсельского аббатства — его архив был организован по географическому признаку: каждому диоцезу, где оно имело достаточно многочисленные владения, соответствовал ларь (armarium), в котором хранились, тогда еще не пронумерованные, документы, относящиеся к этим владениям. По всей видимости, имелись также особые сундучки для папских булл и королевских дипломов. Первоначально в картулярий было скопировано 736 грамот, коими архив никак не исчерпывался.
За пределами картулярия остались, во-первых, почти все не провансальские грамоты. Исключение составляют две грамоты из расположенного на правом берегу Роны диоцеза
