Изес [443] — вероятно, потому, что прежде он входил в состав Арльского архиепископства. Разумеется, провансальские грамоты в архиве Сен-Виктор преобладали, поскольку большинство владений аббатства находилось именно в Провансе. Однако помимо них в руках марсельских монахов к концу XI в. оказались многочисленные земли и ренты в Лангедоке, Каталонии, Сардинии, а также в Арагоне, Кастилии, Гаскони, Гиени, Дофинэ и Бургундии [444]. Часть документов, подтверждающих права аббатства на эти земли, были впоследствии включены в Большой картулярий, но первоначальный замысел копиистов этого не предусматривал. Основу викторинской сеньории за пределами Прованса составляли зависимые монастыри (обычно приораты), через которые осуществлялась эксплуатация и других, естественно, разрозненных и достаточно случайных здесь приобретений. Вполне возможно, что документацию не провансальского происхождения собирались сгруппировать в соответствии со схемой управления и занести ее в несколько миникартуляриев, по числу приоратов. Во всяком случае, один такой картулярий, в форме свитка, сохранился; в нем собраны 16 грамот, так или иначе связанных с зависимым от Сен-Виктор руссильонским монастырем Сант-Микель-дель-Фай [445]. Но план этот, скорее всего, не был полностью реализован. На это, как будто, указывает тот факт, что Малый картулярий, созданный уже в XIII в., в значительной своей части состоит из грамот, удостоверяющих законность притязаний марсельского аббатства в отношении "младших" обителей, главным образом не провансальских [446].
Во-вторых, составители Большого картулярия очень выборочно подошли к копированию документов папской канцелярии. Первоначально в него вошло только 5 булл [447], хотя к концу XI в. в монастырском архиве находилось по крайней мере еще 23 буллы [448]. За исключением особо ценной буллы Льва IX, изымавшей обитель из-под контроля марсельского епископа и подчинявшей ее непосредственно престолу св. Петра [449], а также фальшивой грамоты о якобы имевшем место освящении монастырского собора Бенедиктом IX [450], писцы скопировали лишь самые ранние из имевшихся в их распоряжении папских грамот (начало XI в.), которые подтверждали преемственность владельческих прав аббатства и в какой-то степени компенсировали пропажу ряда древних подлинных документов. Сеньориальный характер отраженной в нем документации, таким образом, налицо. Оправдано предположить, что папские грамоты предполагалось переписать в особый кодекс (булларий), но, похоже, это было осуществлено лишь в XIV в. [451]
В-третьих, переписчики пренебрегли некоторыми документами, потерявшими в глазах монахов практическую ценность. Прежде всего, в картулярий попало очень мало грамот, оформленных до восстановления аббатства в 965–977 гг. Конечно, бурные события предшествовавших десятилетий не благоприятствовали ни отправлению письменного делопроизводства, ни сохранению старой документации. Но как бы ни поредела она ко времени создания картулярия, составители не стали копировать подряд все древние грамоты. Так, они оставили без внимания грамоту 924 г., освещавшую обменные операции Марсельской церкви в епископстве Изес [452], — по всей видимости, потому, что земли, о которых шла в ней речь, к концу XI в. были утрачены, и аббатство не пыталось их вернуть. Включение в картулярий отдельных грамот каролингской эпохи объясняется, очевидно, тем, что зафиксированные в них перемещения земельной собственности сохраняли силу, особенно если эти перемещения оспаривались [453]. Руководствуясь теми же соображениями, составители избегали переписывать документы, запечатлевшие достаточно распространенные, надо полагать, случаи отчуждения монастырской земли на условиях бенефициального, прекарного или комплантационного договора [454], тем более на условиях купли-продажи [455]. По той же причине копиисты не стали заносить в картулярий документальные свидетельства о проигранных тяжбах [456], а также ряд старых грамот, ценность которых упала после того, как в архиве появились новые, но касавшиеся тех же владений — известно ведь, что под видом пожертвований подчас всего лишь подтверждали дарения предшественников [457].
В-четвертых, в картулярии не нашлось места документам "третьих лиц", запечатлевших предысторию приобретаемых монастырем земель. Несколько таких документов сохранилось в подлинниках [458]. Многочисленные грамоты, оформлявшие дарения и т. д. в пользу зависимых от Сен-Виктор-де-Марсель монастырей и церквей, понятно, не в счет: они воспринимались как пожалования самому аббатству, хотя и не всегда [459].
В-пятых, в картулярий не попало минимум несколько десятков ординарных провансальских traditiones, в том числе конца XI в., и этот факт объяснить труднее всего. Ясно, что пренебрежение некоторыми документами никак не связано со статусом традентов — среди них есть даже епископы [460] и представители титулованной знати [461]. На выбор копиистов могли повлиять какие-то содержательные особенности грамот, ускользающие от нашего внимания, но не исключено, что их попросту вовремя не нашли.
Точно оценить количественное соотношение документации, включенной и не включенной в Большой картулярий, конечно, невозможно. Однако вряд ли будет преувеличением сказать, что последняя преобладала. По всей видимости, картулярий вобрал в себя солидное большинство traditiones в пользу Сен-Виктор де Марсель, во всяком случае провансальских traditiones конца X–XI вв. Другие документы, особенно те, что оформляли всевозможные пожалования со стороны аббатства, а также грамоты "третьих лиц" почти не получили отражения в картулярии и в дальнейшем в массе своей погибли.
Каждый средневековый архив своеобразен, как своеобразна его история, а следовательно, и комплекс документов, сохранившийся до наших дней. И все же архивам определенного социокультурного региона, типа учреждения, наконец, времени возникновения присущи некоторые общие черты. Закономерен поэтому вопрос: насколько типичен архив Сен-Виктор-де-Марсель?
В Западной Европе той эпохи можно выделить два больших района, различающихся по роли документа в жизни общества. Границы их более или менее совпадают с границами массовой германской колонизации. Варварский мир не знал письменного делопроизводства, поземельные сделки совершались при помощи сложной публичной процедуры на сотенных собраниях. Появление на собраниях писцов внесло в эту практику меньше изменений, чем можно было бы ожидать, — наверное, потому, что юридический смысл документа долгое время был непонятен германцам. В период раннего феодализма и в Англии, и в Германии устная процедура играла, как правило, большую роль при заключении сделки, чем составление документа; соответственно показаниям свидетелей доверяли подчас больше, чем тексту грамоты [462]. Сделки между мирянами здесь редко скреплялись документом. Так, в архиве аббатства Санкт-Галлен (едва ли не единственном раннесредневековом архиве Германии, сохранившем подлинный актовый материал) документы этого рода составляют менее 10% [463], тогда как в каталонских архивах, обследованных П. Боннасси, они преобладают. Не приходится сомневаться, что весьма многочисленные в некоторых германоязычных районах грамоты простолюдинов в пользу церкви [464] оформлялись по ее инициативе при всемерной поддержке со стороны каролингских монархов, стремившихся гальванизировать римские институты. Показательно, что уже с середины IX в., когда их кипучая и несколько прожектерская деятельность сходит на нет, приток документов в монастырские
