древлехранилища Германии постепенно иссякает; продолжают поступать почти исключительно королевские дипломы и грамоты епископов и светских князей. Связано это было, конечно, не столько с упадком крестьянского землевладения, сколько с угасанием стимулов к публичной фиксации сделок на письме. Доказательством служит распространение здесь с X в. т. н. "книг дарений", которые, в отличие от картуляриев ("книг копий"), представляли собой сводки протокольных записей, регистрирующих непосредственно, без составления грамоты, и, разумеется, в частном порядке очередные приобретения данного вотчинника [465].
Совсем другую картину наблюдаем мы в романских областях Европы. В целом здесь сохранялась восходящая к античности традиция письменного делопроизводства, предусматривавшая скрепление документом даже самой пустяковой поземельной сделки и сколько-нибудь крупных операций с движимым имуществом, составление документа минимум в трех экземплярах, педантичное отношение к старинным архивным материалам. На протяжении всего раннего средневековья в Италии и на большей части Франции и Испании письменное оформление сделок между мирянами (в городской курии, в суде графа или епископа) было обычным явлением. Многие миряне имели собственные архивы, достигавшие подчас солидных размеров [466]. В некоторых районах Италии формуляр дарственной, купчей и обменной грамоты содержал пункт о передаче новому владельцу отчуждаемой земли всех относящихся к ней старых актов [467]. Можно считать аксиомой, что за каждой traditio, поступавшей в церковные древлехранилища этой части Европы, тянулся более или менее длинный шлейф сопутствующей документации. Тот факт, что помимо traditiones, до нас дошло крайне мало раннесредневековых южнофранцузских грамот, никак не опровергает этот тезис, поскольку речь идет о документах, уцелевших не просто случайно, а вопреки логике событий, обрекавшей их, как не занесенных в картулярий, на уход в небытие.
Будучи, как правило, продуктом индивидуального творчества, притом сравнительно слабо ограниченного каноном, картулярии отличаются большим разнообразием в том, что касается манеры копирования, отбора и организации материала и т. д. Репрезентативность картулярия зависит от многих факторов, в том числе выбора составителей, но решающим, безусловно, является облик архива, в котором он был создан. А поскольку возможна типология архивных собраний, правомерно ставить и вопрос о типологии картуляриев, с точки зрения их репрезентативности.
К концу средневековья в крупных церковных архивах имелось обычно несколько, иногда много (до полусотни) картуляриев [468]. Более поздние, как правило, представляли собой выжимку из более ранних с добавлением свежих документов. И даже если составители очередного картулярия обращались к оригиналам древних актов, старые картулярии уже самим фактом своего существования оказывали определенное "шумовое" воздействие на результат их работы. Поэтому наиболее перспективно сравнить самые ранние картулярии соответствующих архивов.
Сравнительный анализ показал, что все многообразие картуляриев сводимо к двум основным типам, между которыми множество переходных форм. На одном полюсе — небольшие сборники, состоящие из копий дипломов и булл, иногда с вкраплением особо важных грамот епископов и крупнейших светских сеньоров. Таковы, например, "Золотая книга" Прюмского аббатства [469], "книги привилегий" Вестминстера и Питерборо [470]. Довольно часто картулярии подобного рода вмонтировали в монастырские хроники — так было в Фарфе [471], Лорше [472], Сен-Бертен [473], Кентербери [474]. Перечень этих географических названий свидетельствует, что данный тип картулярия, отличающийся, конечно же, невысокой представительностью, имел очень широкое распространение. Отмечу, впрочем, отсутствие таких регистров в Испании, Южной Франции и Северо-Восточной Италии; возможно, это связано с бедностью этих районов памятниками хронографии.
На другом полюсе — высоко репрезентативные картулярии, вобравшие в себя практически все traditiones данного архива. Нередко такие всеобъемлющие картулярии создавались наряду и даже одновременно с особыми компендиумами булл и дипломов — так, например, обстояло дело в древлехранилищах Вестминстера, Лорша и Фарфы [475]. Следует подчеркнуть, что речь идет именно о traditiones; грамоты, фиксирующие пожалования и другие отчуждения церковной собственности, не подлежали занесению в эти картулярии; их либо не копировали вовсе, либо собирали в специальный кодекс, вроде "Книги щедрот" Фарфы [476]. Прочая документация, в том числе особо интересные нам грамоты "третьих лиц", почти не привлекали внимания переписчиков. Что же касается traditiones, в нашем распоряжении имеются образцы необычайно полных регистров. Так, например, не известна ни одна грамота, которой пренебрегли составители Лоршского картулярия, хотя какая-то, скорее всего небольшая, часть старинных актов к тому времени уже погибла [477]. Этот тип картулярия был господствующим в Англии [478] и, как будто, в Германии. Определенное распространение он получил и в романских странах — примерами могут служить первый картулярий Клюни [479] и "Книги древностей" Барселонского капитула [480] — но в целом картина здесь более пестрая и менее ясная, так что Викский картулярий, обследованный П. Боннасси, никак не является исключением.
Большой картулярий Сен-Виктор-де-Марсель нельзя безоговорочно отнести к числу всеобъемлющих, поскольку, как было показано, в него вошли далеко не все traditiones, имевшиеся в монастырском архиве. Установка на отбор документов для копирования проглядывает и в факте включения в картулярий ряда дипломов и булл — в высокопредставительные немецкие картулярии, вобравшие в себя едва ли не все грамоты простолюдинов, документы такого рода, как правило, не попадали. Объяснение выборочному подходу викторинских копиистов к актовому материалу правильно, наверное, искать в характерном для южных областей Европы отношении к документу как таковому. Оформление документа и предъявление его в суде было здесь обычным явлением, объем архивной документации нарастал как снежный ком, и собрать ее раз и навсегда в едином регистре (такое искушение могло возникнуть у немецких копиистов, имевших дело с меньшим, а главное определенным, количеством достаточно однообразных грамот) было просто немыслимо. С другой стороны, в Провансе и других районах романского Юга, картулярий был призван главным образом облегчить доступ к подлинным материалам, но никак не подменить их [481] — в разительном отличии от посткаролингской Германии, где прекратилось само изготовление грамот, и пришедший на смену картулярию регистр протокольных записей о совершенных сделках стал, по существу, единственным документальным свидетельством о них. Принципиально различным было и отношение в этих двух частях Европы к древним подлинным документам. Показательно, что в Германии они уцелели только в тех архивах, где картулярий почему-то так и не был составлен, например, в Санкт-Галлене [482]. Создание же картулярия, как правило, оказывалось для скопированных в него, а заодно и других (не удостоенных такой чести, а значит, вовсе никчемных) равносильным вынесению смертного приговора [483]. Исключение делали, и то не повсеместно, лишь для дипломов и булл — так, например, обстояло дело в саксонском аббатстве Корвей.
Буллы, дипломы, дарственные прелатов церкви и
