высокопоставленных судей, признававших за ним это качество [501]. Поэтому авторитет картулярия — красиво оформленной и окруженной почтением книги, к которой обращались за справками не одно столетие, был, конечно же, выше, чем у порченной временем и едва ли не впервые извлеченной на свет оригинальной грамоты, чья подлинность еще требовала доказательств. Не случайно, что и в средние века, и в "век эрудитов" некоторые картулярии (например, Арльского архиепископства) назывались Liber authenticus — "Достоверная книга" [502].
Другая проблема состоит в том, чтобы в каждом конкретном случае разобраться, с чем именно работал тот или иной историк-эрудит: с оригиналом или же с его картулярной копией. Правила научной организации текста еще только зарождались, и большинство историков XVII–XVIII вв. ссылались (если вообще ссылались!) на свои источники, как Бог на душу положит. Примером может служить "Христианская Галлия" Д. де Сент-Марта — в этом отношении, одного из самых аккуратных авторов своего времени. Начать с того, что один и тот же источник, например Большой картулярий аббатства Сен-Виктор, он называет по-разному: chartularium, chartarium, liber chartarum, tabullarium, в том числе на одной странице [503]. Но самое досадное, что в его словоупотреблении chartarium и особенно tabullarium — это сплошь и рядом также и сам архив [504]. Нельзя безоговорочно полагаться и на ссылки типа: ех archivis S.Victoris Massil. [505], поскольку встречаются и такие конструкции: ех arch. S.Viet, parvo cart. fol. 153 verso [506]. В результате из нескольких сот ссылок Д. де Сент-Марта на фонды марсельского аббатства, вряд ли наберется три десятка, которые бы не вызывали сомнения в том, что это ссылки действительно на подлинные документы. Следует подчеркнуть, что речь идет именно о ссылках, а не об отобранных для публикации грамотах. Репрезентативность этих документальных досье определить еще труднее, чем выяснить круг источников, известный составителям. Ясно только, что материал они брали в основном из картуляриев, содержавших наиболее интересные для историков XVII–XVIII вв. материалы.
Представительность документальных коллекций эрудитов в отношении документальных комплексов, с которыми они работали, в первую очередь зависит, разумеется, от индивидуальных устремлений их составителей. Но поскольку эти устремления во многом определялись историографическими традициями и общим уровнем науки в данной стране, принципы составления этих коллекций были более или менее общими. В Германии, где интерес к древним документам проснулся очень рано, и уже в XVIII в. стали целиком издавать картулярии, тематическим подборкам эрудитов свойственна высокая представительность. Примером может служить "Эльзасская дипломатика" И.-Д. Шепфлина. Как следует из предисловия, автор видел свою задачу в том, чтобы собрать воедино все известные ему документы, проливающие свет на средневековую историю Эльзаса. Работа выполнена очень добросовестно: документы, не учтенные составителем, происходят за редкими исключениями из тех собраний, которые по каким-то причинам были ему недоступны, главным образом из Вайсенбургского картулярия. К такому выводу приводит сопоставление "Эльзасской дипломатики" с регестами А. Брукнера, который ставил перед собой, по сути дела, ту же задачу, что и И.-Д. Шепфлин, но решил ее на уровне науки середины XX столетия [507]. Во Франции дело обстояло иначе. Систематическое изучение частных грамот началось здесь только в XVIII в., а публикации картуляриев как таковых (а не отдельных грамот, в них содержащихся) появились уже в 40-е гг. XIX в. До этого интерес к документам был очень избирательным.
"В первую очередь, — писали в 1733 г. авторы "Всеобщей истории Лангедока" бенедиктинцы К. де Вик и Ж. Вэссет, — мы старались осветить происхождение, последовательность, родственные связи и деятельность графов, виконтов и других важных сеньоров провинции… предмет, который до сих пор был окутан глубоким мраком. Следуя своей методе писать только то, что находит подтверждение в документах и у старых авторов, мы решили привести здесь большую часть текстов, послуживших основой нашего исследования, а также многие другие хартии, показавшиеся нам интересными, особенно те, что помогают разобраться в происхождении и родословных старой знати Лангедока" [508].
Цитата говорит сама за себя, но попробуем все же проверить заявление ученых бенедиктинцев с документами в руках. Поскольку южнофранцузские архивы сохранили очень мало раннесредневековых грамот, представительность и характер выборки К. де Вика и Ж. Вэссета можно выяснить только по отношению к картуляриям, точнее к тем из них, что до нас дошли. Важно узнать, насколько отличается структура этой выборки от структуры обычного картулярия — например, по доле грамот, данных титулованными сеньорами и прелатами церкви. При этом нужно иметь в виду, что Вика и Вэссета интересовали не только те грамоты, что исходили от знати, но и те, где эта знать в той или иной связи упоминалась. Так, один из дипломов Карла Лысого, данный им заштатному монастырю в Жеронском диоцезе и уже опубликованный Буке, фигурирует в собрании бенедиктинцев под следующим заголовком: "Диплом Карла Лысого, где упоминается маркиз Гауселин" [509]. В ряде документов имя главного героя — графа, виконта или епископа — выделено крупным шрифтом или курсивом [510]. Показательны также документы, приведенные составителями в эксцерптах. Описание объекта сделки, условия ее совершения, равно как протокол и эсхатакол, в них опущены, тогда как сведения о том, что традент приобрел отчуждаемую им землю у некоего виконта, сохранены [511]. В целом, доля документов с упоминанием представителей титулованной знати и прелатов церкви составляет в коллекции Вика и Вэссета не менее 90%. Включение в нее остальных грамот объясняется либо тем, что в них говорится о представителе нетитулованной знати, к которому могли возводить свой род дворянские семьи более поздней эпохи, либо тем, что это древнейший документ, относящийся к тому или иному замку или монастырю и т. д. [512]
Таким образом, речь идет об очень целенаправленной выборке, причем цель эта имеет мало общего с целями нашего исследования. До тех пор, пока речь идет о толковании термина, об определении сущности сделки, даже о констатации общественного положения контрагентов в конкретной сделке, грамоты из коллекций эрудитов являются вполне достоверным источником. Но как только мы задаемся вопросами о доли того или иного вида сделки в их общей сумме, тем более о социальной структуре контрагентов церкви, — словом, когда источником является не отдельный документ, а их комплекс, — репрезентативность этих коллекций оказывается под вопросом. Концентрация грамот крупных сеньоров никоим образом не отражает их долю среди земельных собственников. Некоторые типы документов эрудиты игнорировали вовсе, или извлекали из них очень специфическую информацию, Например, сведения о нескольких земельных описях IX в. сохранились только потому, что в них упоминались неизвестные иначе епископы
