начал использовать древнескандинавские топонимы: Гардарика (Русь), Хольмгард (Новгород), Альдейгьюборг (Ладога).
Готовность помочь Татищеву в его разысканиях изъявил также профессор Упсальского университета Эрик Бенцель, известный своими работами по истории и теологии. От него Татищев узнал, что в университетской библиотеке «множество российских древних гисторий и протчих полезных книг обретается».
Татищев составляет «роспись» этих книг и отправляет в Петербург. Не довольствуясь этим, он просит секретаря коллегии древностей Эрика Бьёрнера (1696–1750) сделать из шведских рукописей выписки, относящиеся к «гистории российской». Осталась запись Татищева, что секретарь коллегии древностей получил за свою работу 38 рублей 62 копеек.
Бьёрнер считался лучшим знатоком скандинавских саг и, кроме того, самостоятельно исследовал варяжскую тему. Незадолго до приезда Татищева он объехал северную Швецию в поисках различного рода древностей. Бьёрнер обратил внимание на то, что саги и надгробные надписи на камнях неоднократно упоминают «вэрингов», которых он отождествил с летописными «варягами». Но поскольку шведские вэринги не могли быть отдельным народом, Бьёрнер предположил, что это — «оберегатели границ», издревле служившие у шведских королей. Их потомками, согласно его версии, и были летописные Рюрик с братьями.
Истоки имени Руси он вслед за Бреннером искал в населённом финскими племенами Приладожье. Бьёрнер убеждал Татищева, что «россияне около V-го веку уже объявилися». Древнейшие из них «роксоланы или московитяне были». А имя «русаки» они получили «около VIII-го веку» — «от реки Русы или города Руса».
Похоже, что Петру и его окружению финское происхождение варягов-руси пришлось больше по душе, чем ободритские генеалогии — эта теория хорошо увязывалась с его политикой, увенчавшейся Ништадтским миром. Характерно, что в опубликованных в 1725 году в Голландии Жаном Руссе де Мисси «Записках о царствовании Петра Великого» слова «варяги» всюду было заменено на «вагрии» или «вагерии», с пояснением, что «вагрии» — «это те, кого мы сегодня называем ингриями, а их страну — Ингрией; русские их называют Wotschoi», то есть водь. А ведь де Мисси писал свои «Записки», основываясь на материалах, присланных ему из России [56].
Приобретение книг заботит Василия Никитича не меньше, чем государственное поручение. Двадцать седьмого сентября 1725 года он отправляет в Петербург «ящик с книгами и с коллежскими письмами», в их числе — сочинения Петра Петрея и Юхана Видекинди. Но это малая толика того, что он хотел бы видеть в своей библиотеке. «Ежели б я деньги мои имел, — писал он кабинет-секретарю Ивану Антоновичу Черкасову, — то б я все здешния до российской истории касающиеся книги купил, на которое надобно до ста червонных, и ежели бы занять мог, то б не жалел, ибо многое, нам неизвестное в древности находится».
Стеснённый в расходах, Татищев пишет в различные инстанции, предлагая купить найденные им исторические издания для казённых библиотек и частных собраний. В результате его стараний Кунсткамера раскошеливается на два десятка книг (а также ряд картин и коллекций медалей), да генерал-прокурор Павел Иванович Ягужинский приобретает за свой счёт книгу «о чинах цесарских» ценою в двести рублей.
Татищев стал, вероятно, самым выдающимся читателем тогдашней России. Позднее он признавался, что, приступая к написанию своей «Истории», имел под рукой более тысячи книг — на польском, немецком, латинском, древнегреческом, французском и «татарском» языках.
В Стокгольме Татищев, наконец, набирается смелости вступить на научное поприще. В качестве пробы пера он составляет примечания на немецком языке ко всем статьям о России в «Лексиконе» Иоганна Гюбнера. По словам Страленберга, «в словаре не осталось ни одной статьи, в которую Татищев не внёс бы свои исправления». С подлинным знанием предмета написаны заметки об истории и географии Урала и Сибири. Примечания эти долгое время считались утерянными и лишь недавно были обнаружены в Центральном государственном архиве древних актов.
В 1725 году, при содействии профессора Бенцеля, в Стокгольме была опубликована (на латинском языке) небольшая работа Татищева о находках костей мамонта в Сибири. Этой статье (в 1729 году переизданной на шведском языке, а в 1743 — на английском) суждено будет остаться его единственной прижизненной публикацией.
Весной 1726 года Берг-коллегия отзывает Татищева в Россию. По возвращении его назначают управляющим Монетного двора в Москве (1727). Тогда же он приступает к главному делу своей жизни — написанию «Истории Российской».
На свои учёные занятия Татищев смотрел с точки зрения практической пользы. Ему не раз «не без прискорбности случалось слушать рассуждения о бесполезности истории», тогда как, по его твёрдому мнению, богослов, юрист, медик, администратор, дипломат, полководец не могут с успехом исполнять своих должностей без знания истории. Для русских знание своей истории нужнее, чем знание истории других народов, но одни отечественные источники недостаточны для составления вполне беспристрастной истории, потому что «летописцы и сказители», движимые любовью, страхом или ненавистью, могли о «некоторых весьма нужных обстоятельствах… умолчать или переменить и другим видом изобразить». Европейские историки, в свою очередь, без знания русской истории не могут уяснить себе истории древних народов, обитавших на территории Российской империи, не говоря уже о том, что только через изучение русской истории можно опровергнуть ложь, сочинённую врагами России.
По свидетельству самого Татищева, он решил «написать русскую историю в четырёх частях до времени ныне благополучно правящего рода Романовых». Первую её часть он собирался посвятить древнейшей истории, от скифов и сарматов до Рюрика. Во второй части — в согласии с летописями, изложить историю Руси «от владения Рюрика или смерти Гостомысла» до нашествия Батыя. Третья часть должна была содержать события «от пришествия татар» до «восстановления древней монархии первым царём Иоанном Великим», то есть до вокняжения Ивана III Васильевича в 1462 году. Четвёртую часть историк предполагал довести «до восшествия на престол царя Михаила Фёдоровича», то есть до 1613 года.
Татищев начал работу со второй части, поскольку написание первой части требовало длительного периода подготовки, досконального изучения произведений античных авторов.
Бережное отношение к летописным источникам продиктовало Татищеву особую форму изложения исторического материала — «тем порядком и наречием, каковые в древних [летописных списках] находятся…, не переменяя, не убавливая из них ничего, кроме ненадлежащего к светской летописи, яко жития святых, чудеса, явления и проч. <…>».
Но как не милы были сердцу Татищева учёные занятия, жизнь постоянно возвращала его к практической деятельности. В 1734 году его отправляют в Сибирскую и
