Казанскую губернии для заведования горными заводами. Оттуда он едет в Томский и Кузнецкий уезды для создания там металлургической промышленности. В 1737 году, уже в чине тайного советника, Татищева переводят в Оренбургскую экспедицию, имевшей целью устройство Башкирского края. Кроме того, ему поручен надзор над всеми частными горными заводами — Строгановых, Демидовых и других промышленников.
Татищев внёс немалый вклад в развитие горнорудного дела. Ускоренное строительство заводов на Урале позволило России уже к середине XVIII века догнать Англию по производству железа.
Отстаивая казённый интерес, Татищев часто ущемлял владельцев частных заводов. На него посыпались жалобы. В январе 1739 года Татищева вызывают в Петербург, где держат под следствием до августа 1741 года. Обвинения серьёзные — взятки, различные «обиды» и т. п.
Утешение он находил в том, что работа над второй частью «Истории» была практически завершена. Рукопись представляла собой, по словам самого Татищева, «собрание из древних русских летописцев» или «летопись». Он попытался заручиться поддержкой профессиональных учёных — профессоров Академии, а также любителей истории, собирателей старинных рукописей. Однако ни у кого из них татищевский труд не вызвал энтузиазма. Одни, вспоминал Татищев, советовали «пространнее и яснее написать», другие — «сократить или совсем оставить». Третьи «подвергали недостаток во мне наук», четвёртые «о порядке и складе порицали», то есть критиковали стиль и форму изложения материала. Иные полагали, что «мы древних историй довольно имеем, переправлять оные нет нужды». А кто-то считал, что «лучше и полнее» уже написанных исторических трудов «сочинить неможно, разве от себя что вымышлять» и т. д.
Столь критические отзывы, исходящие от авторитетных учёных мужей, могли отбить всякую охоту к продолжению исторических разысканий, ибо из них ясно следовало, что разбираемая рукопись напечатана не будет.
Новое царствование поначалу приносит добрые вести. Императрица Елизавета Петровна указами от 15 декабря 1741 года и 15 июля 1744 года освобождает Татищева от части обвинений и назначает его астраханским губернатором. Но в ноябре 1745 года следует новая опала. Татищеву предписано отправиться в его Болдинское имение и находиться там безвыездно, под надзором, установленным Сенатом.
Однако нет худа без добра. Впервые за сорок лет службы Татищев — полный господин своего времени и может всецело отдаться работе над «Историей».
Некоторым замечаниям своих критиков он всё-таки внял. Прежде всего это касалось языка и стилистики. От намеренной архаизации языка Татищев отказался и изложил всё сызнова современным, обиходным языком. Президента Академии наук графа Кирилла Разумовского в письме от 1 мая 1746 года он известил, что вся «История» «переписана настоящим наречием и яснейшим слогом, с прибавкою многих изъяснений». Двадцать четвёртого августа Татищев пишет ему же, что и первая часть уже «в краткости сочинена».
В начале 1747 года перебелённый экземпляр рукописи «Истории Российской» с авторскими дополнениями на полях отправляется в Академию наук.
Татищев продолжает трудиться над первой, третьей и четвёртой частями «Истории». И вдруг работа над ними приостанавливается. Выясняется, что необходимо внести существенные правки в уже законченную «древнерусскую» часть. Шестнадцатого мая 1749 года Татищев сообщает одному из своих петербургских адресатов: «Ныне я нечаянно получил 2 древние летописца русские, каких не чаял, и в них нечто надобно мне в сочинённую для большей ясности обстоятельств вносить».
Что это были за «летописцы», неясно. Татищев использовал при написании своего труда более десяти летописей. Древнейшие списки «Повести временных лет» (Ипатьевский и Лаврентьевский) в то время ещё лежали под спудом в монастырских архивах. Татищев пользовался материалами областного летописания, которые содержали записи и свидетельства, выпавшие из поля зрения «столичных» летописцев, или вовсе им не известные. Особую ценность его труду придал уникальный древнерусский памятник, о котором мы имеем понятие только благодаря обширным выпискам из него Татищева. Это — так называемая Иоакимовская летопись, приписываемая новгородскому святителю епископу Иоакиму Корсунянину, современнику крестителя Руси князя Владимира. Она попала к Татищеву в 1748 году через его родственника — архимандрита Бизюкова монастыря (Смоленской епархии) Мельхиседека Борщова. Рукопись сохранилась в позднем списке конца XVII века, но содержала древнее предание, не попавшее в другие летописные своды. Ознакомление с ним привело Татищева к заключению, что «Нестор-летописец о первых князьях российских не весьма добре сведом был».
В самом деле, кого из историков не смущало это внезапное начало русской истории, датированное в «Повести временных лет» 859 годом: «Имаху дань варязи на словенах»? Почему «имаху», с какого времени «имаху» — все эти вопросы повисают в воздухе. Вслед за варягами на исторической сцене, как «бог из машины» в древнегреческой трагедии, появляется Рюрик с братьями и русью. По Иоакимовской же летописи выходит, что Нестор начинает с конца очень длинной и весьма интригующей истории.
В незапамятные времена жил в Иллирии князь Словен со своим народом — словенами. Снявшись однажды с насиженных мест, он увёл словен на север, где основал Великий град. Словен стал основателем династии, которая ко времени призвания Рюрика насчитывала 14 поколений князей. При князе Буривое, Рюриковом прадеде, словене вступили в долгую войну с варягами. Потерпев тяжкое поражение на реке Кюмени, Буривой бежал из Великого града, жители которого стали варяжскими данниками.
Но недолго владели варяги Великим градом. Тяготясь наложенной на них данью, словене испросили у Буривоя себе в князья его сына Гостомысла. Когда тот явился, словене восстали и прогнали варягов.
Во время длительного и славного княжения Гостомысла на словенской земле установились мир и порядок. Но к концу его жизни Великому граду стали вновь угрожать внутренние неурядицы и внешняя опасность, ибо у Гостомысла не оказалось наследника: четыре его сына погибли в войнах, а трёх дочерей он выдал замуж за соседних князей. Тревожимый тяжёлыми мыслями, Гостомысл обратился за советом к волхвам в Колмогард. Те прорекли, что ему наследует князь его крови. Гостомысл не поверил предсказанию: он был так стар, что его жёны уже не рожали ему детей. Но в скором времени ему приснился чудесный сон. Он увидел, что из чрева его средней дочери Умилы выросло великое и плодовитое дерево; оно укрыло под своей кроной весь Великий град, и все люди этой земли насытились от его плодов. Проснувшись, Гостомысл призвал волхвов, чтобы они истолковали его сон, и услышал от них, что Умиле суждено произвести на свет его наследника.
Сомнения Гостомысла на этом, однако, не
