правой газеты. Тавастшерна мог посещать закрытые концерты в Московской консерватории и был вхож во внутренние музыкальные круги Москвы [325]. В письмах домой он сообщал, что его представили Шостаковичу и пригласили к нему в гости. Так же Тавастшерна изучил систему обучения ведущего советского педагога игры на фортепиано Генриха Нейгауза (1888–1964), обучавшего большинство советских первоклассных педагогов, многие из которых стали известны и в Финляндии в послевоенные годы. Тавастшерна и сам взял у Нейгауза несколько уроков игры на фортепиано, которые, правда, сильно пошатнули его уверенность в себе. Критика, высказанная Нейгаузом, попала точно в цель и заставила его задуматься о целесообразности продолжения собственной карьеры пианиста [326]. В конечном счете визит в СССР стал поворотным моментом для Тавастшерна, а для финнов – возможностью получить из первых рук, из написанных Тавастшерна статей, сведения о музыкальной жизни в стране.
Во время посещения Ленинграда Тавастшерна познакомился с Прокофьевым, который показал ему коллекции современного французского искусства в Эрмитаже. С Прокофьевым они встречались несколько раз, и на этих встречах всегда присутствовал Григорий Шнеерсон из Музыкального отдела ВОКС, отвечавший за музыкальные связи СССР с остальным миром. Тавастшерна рассказал об этих и многих других встречах на страницах газеты ОФСС. Описывая музыкальную жизнь в стране, он старался не затрагивать политические вопросы, от которых, тем не менее, композиторское искусство напрямую зависело. Так, Тавастшерна писал, например, о раскритикованной в 1936 году опере Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда», что «опера действительно не предложила ничего благородного и возвышающего той публике, которая заполнила огромный зал Большого театра…» [327].
Встреча с Шостаковичем прошла не так легко, как с Прокофьевым, который прекрасно говорил по-английски. Разговор шел через переводчика. При этом Шостакович отвечал на вопросы Тавастшерна уклончиво и лаконично, избегал смотреть в глаза и выглядел очень уставшим [328]. Возможно, после этого интервью в Финляндии и сложилось впечатление о Шостаковиче как о неконтактном человеке, которого сложно разговорить. В целом Тавастшерна сумел создать положительный образ СССР и его музыкальной жизни.
Прошло много лет, прежде чем СССР смог посетить еще один, после Пальмгрена, финский композитор – Эйнар Энглунд. В послевоенные годы Энглунда считали одним из самых перспективных молодых композиторов. Он высказывал свои соображения, публикуясь в газете «Hufvudstadsbladet» («Столичная газета») и ведя радиопередачи, в которых в конце 1940‐х годов представлял также и советских композиторов. По словам Энглунда, по поводу этих передач с ним многократно связывались из Общества «Финляндия – Советский Союз» и в конце концов пригласили посетить СССР. Поездка длилась четыре недели и началась 15 августа 1950 года. Энглунд принимал участие как в Зимней войне, так и в Советско-финской войне 1941−1944 годов, но, по собственному признанию, хотел, тем не менее, познакомиться с СССР. Энглунд приехал в составе делегации, которая, как он выразился, состояла в основном из социалистов, не считая «двоих архибуржуа»: его самого и директора завода в городе Келлокоски Торстена Карландер-Ройтерфельта (1902–2003). Энглунд был также единственным деятелем искусства из всей группы. Энглунд подозревал, что его считали поклонником левых политических сил, поскольку он не выказывал своих партийных предпочтений, а его музыку считали в то время довольно радикальной. Самого же композитора интересовала в первую очередь именно музыка СССР, которую ему удавалось послушать в советских радиопередачах [329].
Визит Энглунда интересен двумя обстоятельствами: во-первых, композитор довольно открыто, в отличие от Пальмгрена, делился своими впечатлениями в прессе, а во-вторых, во время поездки Энглунду не удалось установить контакт с советскими коллегами. К тому же Энглунд в том же году посетил с продолжительным визитом США, рассказывая о своем опыте на страницах газеты «Työväen musiikkilehti» («Музыкальная газета рабочих») и сравнивая обе страны. По его ощущениям, политические и идеологические разногласия находили отражение и в музыке [330].
В своих мемуарах Энглунд живо рассказывает о поездке в подмосковный пионерский лагерь, где для гостей устроили проход тысяч юношей и девушек с оркестрами. Это зрелище напомнило ему гитлеровскую Германию и фашистскую Италию, поскольку парад строевым шагом под военную музыку у финнов ассоциировался исключительно с армией, им уже давелось наблюдать подобное в нацистской Германии. Впрочем, композитор не стал делиться этими мыслями с принимающей стороной [331]. Свою первую встречу с Советским Союзом Энглунд охарактеризовал как «странное впечатление». Прохожие на улицах в основном избегали зрительного контакта и смотрели в землю, когда члены делегации проходили мимо, а на попытки заговорить не отвечали или что-то грубо цедили сквозь зубы, что композитор оценил как страх перед иностранцами. Представителям принимающей стороны Энглунд задавал подчас довольно провокационные вопросы и вызывал их на неудобные разговоры, что вряд ли вызывало в ответ положительную реакцию, однако не привело к большим проблемам, так как Энглунд и в последующие годы беспрепятственно посещал СССР. Постепенно его критическое отношение к советской системе до некоторой степени усилилось, что нашло отражение в его сочинениях после возвращения в Финляндию. Особенно волновал его вопрос ограничения свобод, как в целом, так и в сфере музыки [332].
Энглунд был также разочарован тем, что ожидаемые встречи с советскими композиторами не состоялись. Вместо этого он познакомился с «верховным жрецом» музыкальной жизни СССР, первым секретарем правления Союза композиторов СССР Тихоном Хренниковым (1913–2007). Двумя с половиной годами ранее КПСС осудила советских композиторов в рамках борьбы с формализмом и космополитизмом [333]. Эта борьба (1948), в которой главных советских композиторов бичевали на идеологических основаниях, привлекла широкое международное внимание, подтверждая укоренившееся в западных странах представление о том, что искусство в СССР полностью подчинено политике Коммунистической партии. Кампания освещалась также и газетой «Työväen musiikkilehti» («Музыкальная газета рабочих»). В свое время газета опубликовала высказывания Хренникова в поддержку позиции КПСС, а теперь на ее страницах появилась статья Энглунда о последствиях происходящего в СССР. В этой статье Энглунд заявил, что понимает выдвигаемое перед советскими композиторами требование народности, поскольку искусство существует именно для народа, но художник должен оставаться свободным и народность в его творчестве должна быть естественной, не может быть навязана извне [334].
Во время полемики с Хренниковым, по словам Энглунда, советский композитор подчеркивал важность народности, приводя в пример умершего шестьдесят лет назад П. И. Чайковского. В ответ Энглунд заявил, что музыка, будучи искусством, должна идти вперед. Хренников вспомнил недавно завершенную Шостаковичем кантату «Песнь о лесах», но финский композитор назвал ее худшим произведением Шостаковича [335]. По мнению Энглунда, «Песнь о лесах» мог бы написать любой профессионал, так как в этом сочинении отсутствует личность композитора. Подобной обезличенностью страдают в особенности советская живопись
