чешского национализма в 1890-е гг. И немцы, и чехи подпитывали словацкий национализм. Тисо, возглавлявший словацких националистов в период между двумя мировыми войнами, выразил общую для всех идею с предельной ясностью: «Нация — это общность людей, объединенная одним происхождением, одним антропологическим типом, одним характером, одним языком, общими традициями, единой культурой, общими целями. Нация являет собой органическое целое в пределах одной территории» (цитата взята из: Nedelsky, 2001: 221–223). Национализм, как и классовые конфликты, живет в постоянной борьбе за идею.
Органический национализм представляет две потенциальные угрозы. Во-первых, он подменяет демократию авторитарным этатизмом. Партии, левые или правые, нуждаются во внутренней партийной демократии. Если этого не происходит, политическая партия вырождается в элиту или диктатуру. Так кто же может взять на себя миссию быть рупором якобы единого народа? Учитывая многогранность любого человеческого сообщества, выражать несуществующее общее мнение, глас народа может только диктатор и его окружение.
Заместитель Тисо, Киршбаум заявил: «Нация сама по себе не может шагать в ногу по предначертанному ей пути, ибо интересы у людей разные, и всегда есть искушение свернуть в сторону. Из этого логически вытекает необходимость в твердом, авторитарном руководстве». Во-вторых, идея органической нации всегда предполагает, что этническое меньшинство или политические оппоненты могут быть лишены равноправного членства в сообществе.
Катехизис националиста включает в себя три главных пункта:
1) национальный характер, ментальный код народа неизменны и отличают его от других народов;
2) созданное народом государство выражает его единую волю;
3) у народа есть право избавиться от «чужаков», разлагающих дух нации.
Националисты косо смотрели на полиэтнические государства и даже ассимиляцию не считали достаточной мерой. В конце XIX века меньшинства Восточной Европы испытывали постоянное давление по возрастающей — добровольная ассимиляция сменялась принудительной, принудительная — изгнанием. Между 1870 и 1910 г. свыше 5 миллионов восточных европейцев несемитского происхождения были вынуждены эмигрировать из тех районов, где они составляли этническое меньшинство. В особенности это касалось словаков, хорватов, немцев и словенцев (Marrus, 1985; Pearson, 1983). Положение становилось совсем отчаянным, если людей традиционно иной веры вдобавок клеймили новым расово-национальным тавром. Так произошло в Европе с евреями и мусульманами. Здесь я сосредоточусь на еврейском вопросе, проблему мусульман мы разберем в следующей главе.
Евреи столетиями были объектом религиозного и экономического давления. В экономике «христопродавцы» были обречены исполнять не слишком выгодную роль торговых посредников и менял, поскольку у них не было права владеть землей и занимать общественные должности. Народное раздражение против эксплуататорских классов часто выплескивалось на евреев. Еврейские погромы были тем клапаном, через который выпускался пар из перегретого социального котла. Погромы сопровождались избиениями, грабежами и изнасилованиями. Если проносился слух, что евреи похитили христианского младенца, чтобы совершить ритуальное жертвоприношение, погром обычно заканчивался массовыми убийствами. Но многие ли хотели избавиться от евреев? Ведь это были очень полезные люди. Периодически евреев пытались обратить в христианство (равно, как и мусульман), но это был традиционный способ ассимиляции и других народов. Новое время добавило новые методы дискриминации. Во-первых, когда в Европе стали создаваться демократические институты, евреев лишали права гражданства или объявляли неполноценными гражданами. Во-вторых, согласно органическим расовым теориям, евреев стали рассматривать скорее как расово неполноценную группу, чем как просто адептов другой религии.
Евреям пришлось хуже всего там, где их оказалось больше всего, — в России. Погромы приобретали характер кровавых и беспощадных чисток. В 1881–1883 гг. после убийства императора Александра II из евреев сделали козла отпущения — выяснилось, что одна из заговорщиц была еврейкой. Общественные деятели и пресса нагнетали всеобщую истерию, а блюстители порядка предпочитали не марать рук. Не исключено, что министр внутренних дел Плеве был причастен к организации еврейских погромов, хотя публично заявлял лишь о своем желании ассимилировать богоизбранный народ в русскую национальную культуру. И все же погромы были делом рук социальных низов. Чаще всего они происходили в промышленных центрах, на железных дорогах, погромщиками были в основном заводские и фабричные рабочие. Можно даже усмотреть сходство погромов с тогдашними русскими стачками, яростными мятежами, в которых участвовали молодые, неженатые рабочие (недавние выходцы из деревни), пьяная разнузданная толпа, обуреваемая темными инстинктами. В последующие десятилетия противоречия между трудом и капиталом постоянно подпитывали ненависть к евреям (Friedgut, 1987; Klier, 1993; Wynn, 1992). Большей частью это были избиения, изнасилования, грабежи, преднамеренные убийства случались гораздо реже.
Позже массовые беспорядки в России стали более политизированными и еще более кровавыми. Волна народных мятежей прокатилась по всей стране в 1905–1906 гг., чему способствовали русско-японская война и революция 1905 г. По убеждению многих, за спиною врагов нации стояли опять-таки евреи. Погромы учащались, зреющее недовольство мобилизацией в армию вымещалось на евреях, расправы стали еще более кровавыми, когда евреев объявили социалистами и они стали жертвой контрреволюционеров-черносотенцев, вскормленных самой консервативной частью российского политического спектра. Царское правительство было встревожено размахом насилия (погибло 3000 евреев), но было убеждено, что погромы можно использовать для консолидации народных монархических настроений. В личной переписке царя прослеживается беспокойство тем, что среди революционных лидеров чрезвычайно много евреев. С той поры антисемитизм стал неотъемлемой частью политической идеологии российских правых. В свою очередь, все больше молодых евреев примыкало к левым движениям или поддерживало идею политического сионизма — воскрешения еврейской государственности в Палестине. До 1914 г. более двух с половиной миллионов евреев Восточной Европы эмигрировали на Запад.
Первая мировая война еще больше обострила проявления органического национализма на этих огромных территориях. Война разрушила многонациональные государства, нанесла удар по традиционному консерватизму народных масс, укрепила концепцию всеобщего государства во благо народа и успешного планируемого экономического развития. Огромные армии той эпохи стали горючим материалом для будущей вооруженной борьбы за социальные и национальные идеалы, борьбы, в которой были задействованы и военные, и парамилитарные формирования. В своей работе «Фашисты» я показал, как много ветеранов фронта и политических активистов вступало в парамилитарные организации. За исключением гражданской войны в России и Испании, оружие в руки брали правые, а не левые. В Италии, Германии, Австрии, Венгрии, Румынии (и даже в Испании) потери левых убитыми в массовых беспорядках в два раза превосходили потери правых. Левые много говорили о революции и вооруженной борьбе, но это были только разговоры. Когда чернорубашечники Бенито Муссолини устраивали вооруженные вылазки, итальянские левые выходили на демонстрации — и не более. Идеология левых отторгала идею милитаризма, и это обрекло их на поражение.
Ультраправые все чаще расценивали своего главного политического врага, большевизм, как внешнюю угрозу. Немецкие и итальянские правые обрушивали репрессии на славян, при этом евреи оставались их традиционным врагом во всей Восточной Европе. Возник противоестественный симбиоз двух понятий — жидобольшевики. Большевики не
