насилие выделяло фашизм в ряду политических партий, которые спорили, ходили на демонстрации, но не готовы были ни убивать, ни умирать. Сам Муссолини заявлял, что
сквадристы установят «окопную власть». Это было поколение, мобилизованное милитаризмом.
В самом деле, с военным насилием большинство фашистов было уже знакомо. Около 57 % членов организации за 1921 г. прошли войну (De Felice, 1966: 7; Revelli, 1987: 18). Однако ни один из той четверти, которой в 1921 г. было менее 21 года (а также из женщин) воевать не мог. Следовательно, около 80 % фашистов, в годы войны пригодных к военной службе (то есть те, кому в 1916–1918 гг. было от двадцати до сорока четырех), должны были воевать. Среди лидеров процент воевавших был еще больше: ветеранами были от 68 до 81 % региональных секретарей к 1931 г. (Gentile, 2000: 495). Крупнейший военный призыв в этой возрастной группе составлял в Италии около 23 % — то есть ветеранов среди фашистов было в 3,5 раза больше, чем в среднем по стране. Не случайно говорили, что самые первые фашистские боевики вербовались в основном из элитных солдат-добровольцев, известных как arditi («пламенные»). По-видимому, некоторые отряды arditi, по большей части возглавляемые офицерами-футуристами, перешли к фашистам в полном составе. Пополнялись они в основном за счет студентов, слишком молодых, чтобы успеть повоевать, но воспламеняемых теми же радикально националистическими идеями. Ранние сквадристы, судя по всему, состояли в основном из высокообразованных молодых людей (Gentile, 1989: 74; Snowden, 1989: 158-60; Riley, 2002: гл. 2). Фашистами стала, возможно, приблизительно четверть arditi; остальные распределились по другим националистическим движениям. Поскольку заводские рабочие по большей части освобождались от военной службы, большинство arditi были бывшими крестьянами и служили под началом офицеров из среднего класса. Некоторые современники полагали, что среди фашистов непропорционально много офицеров низшего звена. Грамши (Gramsci, 1971: 212–213) считал, что большинство кадровых офицеров были выходцами из мелкой и средней деревенской буржуазии: военный опыт дал им и новые ценности, и возможность защищать свои классовые интересы силой оружия. К фашизму привлекали их и его экономические цели, и милитаристские средства.
В армии служили три миллиона человек — понятно, что лишь небольшая их часть стала фашистами. Большинство солдат просто с нетерпением ждали демобилизации и возвращения к мирной жизни и больше интересовались работой или получением образования, чем идеологией. Верно ли, что, как часто утверждают, некоторых привели к фашизму материальные трудности? Эта тема почти не исследовалась. В основном солдаты присоединялись к более мейнстримовым ветеранским организациям, отчасти связанным с католическими организациями «пополари» (популистов), которые ограничивались борьбой за рабочие места и социальные пособия, а фашистам скорее противостояли. Возникла небольшая левая парамилитарная организация под названием Arditi del Populo; однако социалистические и коммунистические партии, которые (как мы увидим далее) предпочитали акциям прямого действия риторику, не пожелали иметь с ней ничего общего. Другие присоединялись к националистическому «Легиону» д’Аннунцио (Ledeen, 1977). Фашизм обращался к меньшинству ветеранов, желавших сохранить организацию и боевое товарищество, и предлагал им более радикальное предназначение. Пройдя войну, эти люди сохранили военные ценности и организацию. Они считали, что все беды Италии можно исцелить товариществом, дисциплиной и эгалитарным национализмом окопов. «На войне классовых различий нет»; так же и парамилитаризм должен был «превзойти» классовые различия. Социалистический лидер Турати подчеркивал, что подобная карьера неминуемо включает в себя привычку к насилию:
Война… приучила и юношей, и взрослых к каждодневному использованию обычного и необычного оружия. [Она] восхваляла индивидуальные и массовые убийства, шантаж, аресты, издевательства, пытки пленников, карательные экспедиции, групповые казни. В целом [она] создала ту атмосферу, в которой только и могла беспрепятственно расти и развиваться бацилла фашизма (цит. по: Nolte, 1965: 144).
Организованное парамилитарное насилие эти фашисты воспринимали положительно, как благое дело. Джентиле (Gentile 1996) приводит слова множества официальных идеологов, с пафосом говорящих о духовности парамилитаризма. Можно только задаваться вопросом, как воспринимали их слова юные головорезы, стоящие перед трибунами в первых рядах! Бальбо, лидер сквадристов, был чуть более практичен. Он сам воевал, имел фронтовые награды, и вот какие мысли поверял он своему дневнику: «Воевать, сражаться — и вернуться домой, в страну [премьер-министра] Джолитти, заменившего все идеалы сухим деловым расчетом? Нет: лучше все отринуть, все до основания разрушить, а затем обновить». Насилие, писал он, «самый быстрый и решительный путь к революционной цели. Долой буржуазное ханжество, долой сентиментальность: лишь действие, прямое и резкое, лишь стремление к цели любой ценой!» (Segrè 1987: 34). Он тоже верил, что, командуя своими головорезами, служит высокой цели. Сквадристов он называл наследниками «святой черни Гарибальди», краснорубашечников, освободивших Италию от иноземного угнетения, — аналогия, которую часто проводили фашисты.
Кроме того, парамилитаризм предлагал конкретную и всеобъемлющую социальную идентичность. Солдаты, вернувшиеся с войны, были молоды, по большей части неженаты, с малым опытом на рынке труда, плохо интегрированы в местные общины, связанные семейными, профессиональными, религиозными узами; они склонны были ассоциировать себя с нацией в целом, которую и воплощала массовая армия (Linz, 1976: 37). В партийных документах члены фашистской партии именуются arditi, но каких-либо иных классовых или профессиональных определений там нет — как будто этим их социальная идентичность и ограничивалась (Misefari, Marzotti, 1980). Многие из них, быть может, никогда не работали, не имели семьи и, соответственно, не могли идентифицировать себя как-то иначе. Умения их ограничивались военными навыками, ценности — милитаристскими идеалами; социальная жизнь их проходила в рядах сквадристов, там они испытывали чувства боевого братства и причастности к великому делу. В отличие от нацистов, у итальянских фашистов партия и парамилитарные отряды обычно даже не разделялись: всех местных партийных активистов сокращенно называли «сквадристами». Таска (Tasca, 1976: 345; ср. Lyttleton, 1987: 46–49, Snowden, 1989: 157) заключает, что фашизм и был парамилитаризмом, обрушивающим воинственную ярость на своих политических противников. Однако дисциплина (иной раз довольно условная), часто — постоянное проживание в казармах, безжалостные расправы с «изменниками» играли и еще одну важную роль: принудительно социализировали самих молодых фашистов в духе коллективного насилия. Сквадристы заменяли молодым фашистам работу, общину, церковь. Отряды боевиков структурировали жизнь своих членов и формировали их психику, приучая наслаждаться насилием. В своей риторике фашисты превозносили философию действия. Парамилитаристы воплощали ту же философию на практике. При этом они подчиняли своему фашистскому диктату и других. Именно это двойное подчинение товарищей и врагов здесь, как и в других, более крупных парамилитарных формированиях фашистов, вело к успеху.
Однако жестокая карьера итальянских фашистов имела ряд особенностей, отличавших их от фашистов в других странах. Как и в других местах, первые когорты новобранцев приходили в фашистскую организацию прямо с войны; однако итальянские фашисты проделали
