Тогда же был самочинно, гнусно и бессмысленно расстрелян Киевский митрополит Владимир. Говорили также о расстреле генерала Н. И. Иванова[39], но это оказалось мифом.
Открытых грабежей и реквизиций тогда, насколько я помню, еще не было. Но были случаи вымогательств и шантажа под угрозою расстрела.
Во главе большевистских войск стоял тогда знаменитый полковник Муравьев[40], участвовавший впоследствии в восстании эсеров и пустивший себе пулю в лоб после его неудачи. При нем был известный кронштадтский матрос Рошаль. Это были вполне подходящие главари для банды, которую представляла собой завоевавшая нас армия, — жестокие и сокрушительные в отношении врагов, строгие и деспотические в отношении своих подчиненных. Тотчас после своего вступления в город, Муравьев призвал к себе представителей банков и торгово-промышленного капитала и в самом разбойничьем тоне завел с ними речь об уплате наложенной на город контрибуции. Вскоре после этого он уехал — завоевывать Одессу.
В одном из своих приказов Муравьев писал, что большевистская армия «на остриях своих штыков принесла с собой идеи социализма». Рафес ответил на этот приказ очень смелой статьей под названием «Штыкократия». Это было тогда возможно, так как некоторые остатки прессы существовали при этих «первых большевиках» — сохранились «Последние Новости», украинские и еврейские газеты. «Киевская Мысль» была не только закрыта, но в ее редакции и на ее бумаге печатались какие-то большевистские газеты. Само собой разумеется, что та же участь постигла и «Киевлянин». В. В. Шульгин был даже арестован большевиками; после предстательства городского головы Рябцева он был освобожден.
Это был, вообще, один из героических моментов в истории нашей Городской Думы. Большевики с нею, до известной степени, считались. И Дума — в частности, городской голова Рябцев — делала всё, что было в ее силах, для защиты населения и города.
Понятно, за три недели большевики не могли успеть создать свои новые учреждения и органы. В различные учреждения были ими назначены комиссары. Суд был закрыт, и адвокатура упразднена. Говорили о предстоящем переезде в Киев харьковского Совнаркома, но он до нас так и не доехал. В опубликованном списке назначенных Украинских Народных Комиссаров не было ни одного известного имени. Комическое впечатление производило назначение г-жи Бош комиссаром внутренних дел. Комиссаром юстиции был назначен какой-то Люксембург; никто ни раньше, ни после ничего о нем не слышал, и мы спрашивали друг друга, сделано ли это назначение в честь Розы Люксембург или в честь опереточного графа Люксембурга…
Во время пребывания большевиков в Киеве заканчивались мирные переговоры в Бресте, и в один прекрасный день мы получили текст подписанных большевиками условий мира. Впечатление было потрясающее. Слухи о том, как разговаривал с русской делегацией генерал Гофман и, как и он, наподобие Николая I, проводил на картах по линейке черты будущих границ, усиливали чувство унижения и стыда, которое все мы в этот момент испытывали. Театральные приемы, которыми хотела спасти свое достоинство русская делегация — подписывание, не читая, и т. д., — производили впечатление жалкой и неуместной комедии.
Помню, как я поднимался по Караваевской улице, читал выпущенную только что телеграмму о мире. «Вот вам и мир без аннексий и контрибуций!» — крикнул мне кто-то с проезжавшего мимо извозчика. Я оглянулся и встретился взглядом с экспансивным д-ром Б.
Итак, сепаратный мир между Германией и Россией был подписан. «Посылкой Ленина в Россию, — пишет в своих мемуарах генерал Людендорф, — наше правительство взяло на себя особую ответственность. С военной точки зрения поездка оправдывалась: Россия должна была пасть». И она действительно пала.
Текст подписанного мира сообщили нам не полностью, и мы не могли тотчас увидеть, как он отразится на судьбе нашего города. Рада, бежав из Киева, заседала в Житомире; о ее переговорах с немцами ничего еще не знали, но уже в ближайшие дни после получения первой телеграммы о мире по городу стали ходить слухи о германском наступлении на Украину. Вскоре стало заметно смущение и у самих большевиков. А еще через пару дней одна из местных газет осмелилась перепечатать приказ одного немецкого генерала, в котором говорилось, что германская армия, по просьбе представителей дружественного украинского народа, идет освобождать Украину из-под власти большевиков.
Наступление немцев шло с фантастической быстротой. Никакого сопротивления им не оказывали. Через каких-нибудь 7 дней после подписания мира они были уже в Киеве. При этом вступление немецких войск в город еще было задержано надень или два, пока прошли на восток эшелоны чехо-словацких полков.
Большевистские власти вели себя в последние дни совсем по-мальчишески. Официозные органы их ссылались на неизбежную помощь со стороны ожидаемой со дня на день всемирной революции. Совнарком воспользовался случаем, чтобы наложить на все население города какую-то новую контрибуцию. Кажется, по этому приказу каждый квартиронаниматель должен был внести в казначейство за счет домовладельца трехмесячную квартирную плату. Домовые комитеты составляли списки и собирали деньги, стараясь придержать их как можно дольше у себя. И действительно, от большинства комитетов большевики не успели получить своей мзды.
Еще в последний вечер пресловутая комиссарша Евгения Бош на митинге в Купеческом собрании с пафосом восклицала, что Киев не будет сдан. А через два часа она, вместе с другими сановниками, промчалась по Александровской улице вверх на особо быстроходных автомобилях, которые доставляли своих седоков на левый берег Днепра…
Последние ночи, как обычно пред сменой власти, были довольно тревожные. Во всех домах дежурила охрана, организованная домовыми комитетами из жильцов. Имел место целый ряд налетов.
Пожаловали незваные гости в эту ночь и к нам. К дому подъехал чуть ли ни целый эскадрон в расшитых мундирах одного из гвардейских полков. И вместо того, чтобы протанцевать балет из «Пиковой дамы», эти кавалеристы занялись повальным обыском во всех квартирах. Для острастки было выпущено на лестнице несколько зарядов, жертвой которых пал один из наших жильцов. А затем приступили к обходу квартиры.
Остальные жильцы, как говорится в газетной хронике, отделались испугом. Была своевременно вызвана охрана, состоявшая из солдат какого-то другого полка. Обе части вели некоторое время переговоры и, кажется, чуть-чуть не поменялись ролями. Но, в конце концов, — вероятно, в предвидении наезда еще какой-нибудь третьей части, — объяснили дело поисками оружия и оставили нас.
На следующее утро, после бегства Евгении Бош и остальных комиссаров, в город вступили довольно мизерные украинские части под командой Петлюры. Немцы из галантности предоставили им честь войти первыми. А в середине дня в городе стало известно, что на вокзале немцы.
Доклад Центрального Комитета Российского Красного Креста о деятельности Чрезвычайной Комиссии в Киеве[41]
14 февраля 1920 года.
Центральный Комитет Российского Общества Красного Креста при сем представляет очерк, составленный на основании доклада сестер милосердия Красного Креста, в течение семи месяцев оказывавших помощь заключенным в тюрьмах города Киева во время власти большевиков.
Воздерживаясь в силу понятных причин от опубликования имен сестер милосердия, Комитет свидетельствует, что сестры эти хорошо известны Красному Кресту, как честные и самоотверженные работницы, показания коих заслуживают безусловного доверия.
Красный Крест всегда считал своим долгом поднимать голос протеста, когда на глазах цивилизованного мира нарушались основные требования международного права и справедливости.
Картины насилия, ужаса и крови, нарисованные ниже, не имеют себе подобных в истории культурного человечества. Замалчивать их было бы преступлением. Это и побуждает нас предоставить прилагаемые при сем страницы в распоряжение Международного Комитета в Женеве, являющегося центром мировой деятельности Красного Креста и хранителем и защитником его высоких идеалов.
И. д. предс. Комитета
Д-р Юрий Лодыженский[42] (подпись)
Сообщение сестер милосердия о Чрезвычайной комиссии в Киеве
Киев, бывший до революции одним из самых богатых и благоустроенных южнорусских городов, за последние два года несколько раз переходил из рук в руки и был ареной кровавой гражданской войны. Иногда она выражалась в ожесточенных уличных боях, иногда в свирепых погромах, когда красные беспощадно истребляли своих врагов, безоружных, не ожидавших нападения. Так, в феврале 1918 года, в течение нескольких дней, большевики вырезали в Киеве более 2000 русских офицеров, а с февраля 1919 г. открыла свои действия так называемая, «Чрезвычайная Комиссия по борьбе с контрреволюцией», которая занялась систематическим истреблением противников.
