с группой, а остались в Ленинграде, чтобы начать обучение. Ощущения, по словам Таммелы, были ужасными, ведь ни тот, ни другой не знали русского языка. Когда Алми и Толонен в ходе визита Национальной оперы Финляндии побывали в интернате для учащихся Ленинградского хореографического училища, то в ужасе потребовали, чтобы Ахонен и Таммела имели возможность поселиться в гостинице «Европейская» на время учебы. С требованиями финской стороны для видимости согласились, но, как только остальные финны уехали, танцовщиков перевели в интернат. После первого шока (Таммелу, например, пытались разместить в одной комнате с одиннадцатью 12-летними ученицами хореографического училища) жизнь начала налаживаться, когда Таммелу поселили в одной комнате с тремя иностранками и одной русской студенткой. Постепенно она привыкла даже к тараканам с клопами [529].
Ахонену потребовалось больше времени, чтобы свыкнуться с новыми обстоятельствами. Его тоже поселили в одной комнате с тремя иностранцами и одним русским. Этот русский стал вскоре самым известным балетным танцовщиком XX века. Его имя Рудольф Нуреев (1938–1993).
Таммела происходила из аполитичной семьи, а родители Ахонена придерживались левых политических взглядов, и у него были бóльшие ожидания в отношении Советского Союза. Однако, никто из них не был разочарован Ленинградским академическим хореографическим училищем им. А. Я. Вагановой, наоборот, оба финских танцовщика считали, что получают лучшее в мире образование. Тем не менее, на второй курс ни один из них не захотел оставаться исключительно из‐за условий проживания. Таммела позже писала, что, посещая СССР в 1960‐е, она замечала, как повышается уровень жизни по сравнению с тем, что она наблюдала во второй половине 1950‐х годов [530].
Обучавшиеся в Ленинграде и Москве финны быстро обзаводились контактами, которые помогали им выжить в непростой чужой среде. В конце 1950‐х годов население СССР страдало от дефицита потребительских товаров, и у приезжавших из Финляндии молодых студентов часто не было возможности приобрести необходимые им в быту вещи. Таммела вспоминает, как ей помогал живавший в гостинице «Европейская» финский исследователь-медик Аймо Салминен (р. 1929). Она и Ахонен приходили к нему в номер принимать душ, и Салминен много раз угощал их в ресторане гостиницы. Еду, которой кормили в интернате, трудно было назвать хорошей или вкусной. Таммела вспоминает, как они придумали зарабатывать тем, что покупали в СССР огромные банки с икрой и продавали их потом по многократно завышенной цене в гостинице «Kalastajatorppa», когда приезжали в Финляндию [531].
За весь год пребывания в СССР Таммела и Ахонен ни разу не встретили своих соотечественников. По ощущениям Таммелы, в 1960‐х годах в Ленинград стало приезжать значительно большее количество финнов, в том числе и финских студентов. С режиссером Валентином Ваала (1909–1976) Таммеле и Ахонену удалось встретиться, когда он ставил в БДТ им. М. Горького спектакль по пьесе Хеллы Вуолийоки «Женщины Нискавуори» [532]. Валентин Ваала, при рождении Валентин Иванов, свободно говорил по-русски [533].
Таммела рассказывает также, что вплоть до Рождества за ними вне училища везде следовал «хвост», который никогда не подходил слишком близко и не заговаривал с ними. Он сопровождал финских танцовщиков и в магазины, и в театры. Однако после рождества слежка прекратилась. По словам Таммелы, ни к ней, ни к Ахонену никогда не подходили с расспросами. Западные студенты были настолько редким явлением в то время, что в слежке нет ничего удивительного. При этом западная культура уже распространилась настолько, что посетивший Ленинградское хореографическое училище министр культуры СССР Михайлов попросил Ахонена и Таммелу исполнить джайв – модный в то время на Западе танец. Джайв был добавлен также в балетный спектакль, поставленный в Театре оперы и балета имени С. М. Кирова по роману Гарриет Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома». Ахонен и Таммела должны были научить этому танцу исполнителей партий в балете [534].
Более официальный договор об академическом обмене студентами был на учебный год 1958–1959 [535]. Произошел настоящий «наплыв» обучающихся в СССР, что на практике означало приезд около 20 финских студентов. Обучение финансировала ЮНЕСКО, поддерживающая международную мобильность; СССР входил в ЮНЕСКО и был одной из стран, подписавших договор. Приезд группы студентов, однако, произошел с опозданием. Возможно, причиной были бюрократические проволочки, возможно – кризис «ночных заморозков», обостривший на некоторое время отношения между Финляндией и СССР. В любом случае осенью 1958 года в Ленинграде из финских представителей сферы искусства проходили обучение только актер Кауко Лаурикайнен (1924–1993) и живописцы Рейдар Сярестёниеми, Пер Юртелль (1928–2007) и Хилкка Раунисто (1923–2017). В Москве учился актер и режиссер Микко Нисканен (1929–1990) [536]. Балерина Ирина Худова (1926–2015) находилась, по собственным словам, в то время в Ленинграде, куда должна была приехать учиться ее коллега – Сейя Сильверберг (р. 1935), которая прибыла, очевидно, только 17 января 1959 года. Контактным лицом финнов был проживавший в Москве юрист Теуво Хуотари [537]. Работавший позже документалистом Рейо Никкиля (р. 1939) был также в числе стипендиатов. В этой группе он был самым младшим (18 лет), а 29-летний Микко Нисканен – самым старшим. По словам Никкиля, Ленинградское отделение Общества дружбы «Советский Союз – Финляндия» было учреждено как раз во время нахождения там этой группы студентов. Условия проживания были примерно такими же, как и у Таммелы и Ахонена. Никкиля и двое других финнов делили комнату в общежитии с двумя прошедшими войну советскими 35-летними мужчинами, то есть значительно более взрослыми людьми, отношения с которыми, по словам Никкиля, не очень сложились [538].
Некоторые приезжавшие в Ленинград студенты знали русский язык, например, балерина Ирина Худова, которая начала учиться в Ленинградском академическом хореографическом училище им. А. Я. Вагановой осенью 1958 года, когда Таммела и Ахонен уже уехали из Ленинграда. Стипендия Худовой была рассчитана только на осенний семестр, но она провела в Ленинграде весь год. В весеннем семестре 1959 года Худова, очевидно, официально уже не являлась учащейся, но тренировалась в училище и жила в интернате. По ее словам, она зарабатывала на жизнь, продавая привезенные ею из Финляндии товары [539].
В случае с Худовой интересным представляется тот факт, что ей удалось получить стипендию для продолжения обучения в Москве с осени 1959 года. В своем письме из Ленинграда от 11 марта 1959 года балерина наводила справки о возможности получения стипендии ЮНЕСКО для обучения в Москве. Вопрос должен был решиться в конце мая 1959 года, и он действительно решился благоприятным образом, однако его рассмотрение успело изрядно потрепать Ирине нервы [540]. Дело в том, что запрашивавшаяся Худовой стипендия ЮНЕСКО была предназначена для студентов научных
