горы, Мэтр из Азии; и я смотрю дальше. Каким был род Труа и какова его судьба. Я не вижу ни одного тура, который бы закрывал кандалы, Румянец с оттенком песка, пустынные лагеря, В лесу есть ребенок, и я не могу петь. Троя в таком состоянии стремится к победе. Ах, если бы сын Гектора погиб, Почему за один год мы стали отличаться? В семье Приама никто не может успокоиться? Из-за большого количества погибших в Труа необходимо было действовать. Все было как прежде: старость и детство Тщетно, чтобы не выдать свою слабость, они защищались; Победа и ночь, более жестокие, чем мы, Мы взволнованы до глубины души и сбиты с толку своими переворотами. Мой курру с тщеславием не был слишком сильным. Mais que ma cruauté survive à ma colère? Несмотря на жалость, которую я ощущаю, В песнях ребенка я люблю любоваться? Нет, сеньор. Пусть греки ищут другой способ; Qu'ils poursuivent ailleurs ce qui reste de Troie: С моей подачи курс был завершен; L'Épire сохраняет то, что сохранила Троя.* 10
Здесь есть один недостаток: Пирр и, возможно, Расин не понимают, насколько жалость завоевателя объясняется тем, что он влюбился в мать ребенка — вплоть до предложения жениться на ней (которую он мог бы сделать своей рабыней) и усыновить Астианакса как своего сына и наследника. Она отказывает ему: она не может забыть Гектора, которого убил отец Пирра. Он угрожает бросить ребенка грекам, и, напуганная, она соглашается на брак. Но Гермиона — столь же могущественное зачатие, как и леди Макбет, — пылает гневом из-за того, что ее отбросили; продолжая любить Пирра, она решает убить его; она принимает предложение Ореста о преданности при условии, что он убьет Пирра. С неохотой он соглашается. На каждом шагу и в каждом персонаже этой драмы — конфликт мотивов, перерастающий в психологический комплекс, столь тонкий, как ни один другой в литературе. Греческие солдаты, нарушив святыню, убивают Пирра у алтаря, где он обменивается брачными клятвами с Андромахой. Гермиона презирает Ореста, бежит к алтарю, вонзает нож в мертвого Пирра, закалывает себя и умирает. Это величайшая пьеса Расина, достойная сравнения с Шекспиром или Еврипидом: хорошо построенный сюжет, глубоко раскрытые характеры, чувства, изученные во всей их сложности и интенсивности,† и поэзия такого великолепия и гармонии, каких Франция не слышала со времен Ронсара.
Андромак» сразу же был признан шедевром, утвердив Расина в качестве преемника, а возможно, и превзошедшего Корнеля. Теперь он вступил в свое самое счастливое десятилетие, переходя от одного триумфа к другому и даже бросив вызов Мольеру комедией. Бурлеск Les Plaideurs (1668), посвященный жадным адвокатам, лжесвидетелям и продажным судьям, перекликается с собственным опытом Расина в области юриспруденции. Он попросил и получил право залога на доходы приорства; его требование было оспорено монахом; последовала долгая тяжба, которая так отвратила Расина, что он бросил дело и отомстил себе этой пьесой. Она не понравилась первым зрителям, но когда ее показали при дворе Людовика XIV, они так искренне смеялись над ее выпадами, что публика изменила свое мнение, и эта посредственная комедия сыграла свою роль в пополнении кошелька Расина.
В дело вмешалась одна незначительная деталь. 11 декабря 1668 года его любовница Миле дю Парк умерла при загадочных обстоятельствах, о которых мы расскажем позже. После некоторого промедления он взял другую актрису, Мари Шампесле. У нее был внимательный муж, но завораживающий голос; Расин ускользнул от одного и сдался другому. Эта связь длилась от Береники до Федры, после чего, по выражению одного остроумца, дама была вырвана с корнем графом де Клермон-Тоннером.
Расин считал «Британника» (1669) своей самой тщательной работой, и, подобно «Федре» и «Аталии», его часто ставят выше «Андромахи». Современному читателю, даже если он хорошо знаком с Тацитом, она, скорее всего, покажется неприятной: терзающаяся Агриппина, хнычущий Британник, барахтающийся Бурр, склизкий Нарцисс, злобный Нерон — ни один персонаж здесь не демонстрирует сложности и развития, ни один не предлагает нам той доли благородства, которая должна где-то искупать любую трагедию, достойную пера поэта.
Как Британик заглянул в камеру ужасов Тацита, так и Беренис (1670) взяла историю любви императора из компактной строки Суетония: Berenicem statim ab urbe demisit invitus invitam 12- «Он, не желая того, сразу же выслал из города безвольную Беренику». Тит, осаждавший Иерусалим (70 г. н. э.), влюбился в иудейскую принцессу. Будучи уже трижды замужем, она последовала за ним в Рим в качестве любовницы, но, унаследовав трон, он понимает, что империя не потерпит чужеземную королеву, и в порыве здравого смысла отстраняет ее от власти. Пьеса была согрета чувствами и пользовалась успехом как у публики, так и у короля, который, должно быть, с удовольствием узнавал свой собственный двор и победы в описании Береникой славы молодого императора:
De cette nuit… как ты смотришь на это великолепие? Ваши глаза не столь величественны? Пламя, бушующий ветер, светлая ночь, Ces aigles, ces faisceaux, ce peuple, cette armée, Эта четверка королей, эти консулы, этот сенат, Все мои любимые восхищались своим великолепием; Cette poupre, cet or, que rehaussait sa gloire,
