Другой впечатляющий судебный процесс того периода – суд над Жилем де Ре – имеет немногим большее отношение к делу. Опять же, история падения богатого и могущественного маршала Франции и его уничтожения политическими врагами слишком хорошо известна, чтобы подробно обсуждать ее здесь. Сначала Жиля судили в церковном суде под совместной юрисдикцией епископа и инквизитора, которые отнеслись к обвинениям в ведовстве и колдовстве более серьезно, чем в случае Жанны. Жиля де Ре обвинили в использовании алхимии и магии, в том, что он заставлял своих магов вызывать демонов, которые появлялись под именами Баррона, Ориона, Вельзевула, Сатаны и Велиала или в виде змеи, и в заключении договора с дьяволом, которому он пожертвовал сердце, глаза и руку ребенка или порошок, приготовленный из костей детей. Затем его судили в светском суде за убийства более ста детей на сексуальной почве.
Некоторые авторы приняли все обвинения против де Ре и сделали из него одного из самых чудовищных приверженцев Сатаны в истории человечества; другие полностью оправдали его и сочли невинной жертвой политических врагов. Я считаю, что истина лежит где-то посередине между этими двумя крайностями. Очевидно, что многие из этих обвинений в ведовстве были сфабрикованы с целью начать судебный процесс против человека, у которого было много влиятельных политических врагов и осталось мало друзей, занимавших сколько-нибудь значительное положение. Но в своих признаниях, которые, возможно, были получены не под пытками, де Ре сказал, что практиковал алхимию и убивал детей. Ни одно из этих двух признаний не имеет большого отношения, если вообще имеет, к истории ведовства. У Жиля де Ре появились чрезвычайно дорогостоящие привычки, когда он был у власти, и в течение 1430-х годов он накопил огромные долги, которые был не в состоянии отдать. В его окружении были алхимики и другие маги, и он вполне ожидаемо подружился с ними в надежде, что они смогут добыть ему золото путем трансмутации низших металлов. В то время алхимия все больше входила в моду, и многие магнаты, как светские, так и церковные, нанимали алхимиков в надежде пополнить свою казну. Алхимия, однако, принадлежит к традиции высокой магии и не имеет ничего общего с ведовством.
Жиль де Ре, вероятно, не приносил детей в жертву дьяволу, но он, вполне вероятно, убивал их. Объем и масштабы доказательств того, что он был исполненным пороков сексуальным извращенцем, слишком велики, чтобы их можно было игнорировать. Его отвратительные пристрастия, без сомнения, использовались его политическими врагами, но любые рассуждения о том, что они слишком ужасны, чтобы в них поверить, можно опровергнуть ссылкой на аналогичные (пусть, разумеется, и не столь масштабные) преступления из полицейских досье любого крупного города мира. Убийства на болотах [480] в 1965 году в Англии продемонстрировали, до какой степени люди способны получать удовольствие от сексуального насилия и убийства детей. Но то, что Жиль де Ре был кровожадным извращенцем, не означает, что он был ведуном. Ведьмы приносили в жертву или съедали детей, или делали из них магические мази или порошки, но они не подвергали их сексуальному насилию. Пристрастия де Ре были его личным делом и не имели ничего общего с феноменом ведовства.
Теории ведовства и судебные процессы над ведьмами продолжали развиваться в последующие столетия, когда во времена Возрождения и Реформации одержимость ведьмами достигла своего апогея. В цели нашего исследования не входит исследовать феномен ведовства в этот период, но мы не можем оставить без ответа вопрос о том, как и почему общество допустило возникновение феномена ведовства в Средние века.
Глава 10. Ведовство в сознании средневекового человека
Появление феномена ведовства лишь отчасти можно объяснить человеческим безумием, поскольку не все ведьмы были психически неуравновешенными или психически больными людьми. Предполагаемая ведьма или инквизитор, придерживающийся взглядов на сверхъестественное, которые кажутся безумными с точки зрения общепринятого философского материализма наших дней, никоим образом не могут считаться сумасшедшими, потому что эти взгляды были общеприняты в средневековом обществе. Антрополог Алан К. Элмс показал в своем исследовании политических настроений радикальных правых в Далласе, что люди, придерживающиеся иррациональных идей, не обязательно сами являются сумасшедшими, если эти идеи разделяются обществом, в котором они живут, или, по крайней мере, теми, с кем они общаются [481]. Можно было бы возразить, что увлечение ведовством, по крайней мере, должно было быть инициировано сумасшедшими, но это снова означало бы игнорировать относительность термина «безумие» и, говоря точнее, забывать, что колдовство возникло в контексте последовательного и широко распространенного магического мировоззрения и развивалось в контексте системы средневекового христианства. Даже если отдельная ведьма или охотник на ведьм были сумасшедшими, конкретная форма, которую принимало их безумие, в значительной степени определялась их социальным окружением. Сегодня некоторые сумасшедшие люди воображают себя машинами: такая форма безумия была бы крайне маловероятна в Средние века. Вместе с тем в мире, населенном духами, многие из которых были злобными, можно было без труда вообразить себя ведьмой. Несмотря на то что ведовство подпитывалось индивидуальными психологическими трудностями, оно было социальным явлением.
Средневековое ведовство было продуктом социальной психологии, сформированной христианской и феодальной мифологией. Мифические и ассоциативные ментальные процессы оказали большее влияние на общественное мышление, чем рациональные структуры философов или четко сформулированные каноны юристов. Вездесущность злых духов подтверждалась и дохристианской мифологий, и Библией, и Отцами Церкви, и даже философами. Ад был реальностью, в которую справедливый Бог отправлял виновных, чтобы их там мучили демоны. Вера в одержимость демонами почти никогда не подвергалась сомнению, поскольку опиралась на авторитетные свидетельства об изгнании бесов, которые совершали Христос и апостолы. Эстеррайх и другие показали, что о шарлатанстве не может быть и речи во многих или даже в большинстве случаев одержимости, особенно в Средние века: и те, кто чувствовал себя одержимым, и те, кто наблюдал одержимого, были убеждены в реальности дьявольского присутствия. В таком обществе, где духовный мир считался реальным или даже более реальным, чем материальный, напряженность и враждебность, как правило, выражались в духовных, а не материальных терминах. Это объясняет широкую эмоциональную привлекательность ереси. Но в то время как еретики утверждали, что имеют более правильное и непосредственное понимание учения Христа, чем ортодоксы, ведьмы отрицали все аспекты христианства и утверждали, что поклоняются Врагу Христа. Таким образом, ведовство было самым сильным религиозным выражением общественного недовольства. Даже неверные – евреи или мусульмане – были не так опасны для веры, как ведьмы. Это напряжение в ориентированном на духовные принципы обществе Средневековья породило иррациональный страх перед ведьмами, а также перед самим колдовством [482].
Средневековое христианство было динамичной религией, способной к ассимиляции. В первые века своего существования оно впитало немало элементов язычества и колдовства, что нашло отражение в культах святых и религиозных праздниках. Позже, в XIV–XV веках, оно, по крайней мере частично, вобрало в себя мистицизм и другие пророческие движения. Поскольку самые популярные ереси в Средние века содержали много элементов ортодоксии, какими бы преувеличенными они ни были, некоторый обмен идеями между ними был возможен. Но ведовство, хотя и было порождением христианства, было также его полной противоположностью.
