Толчком к развитию феномена ведовства стали перемены и потрясения в обществе. Многие из наиболее важных элементов колдовства появились и были объединены в ходе судебных процессов по делам о ереси, начавшихся в XI веке, в период заметных экономических изменений. Население быстро росло, земельные владения подвергались переделу, и как следствие избыточное население начало мигрировать в города, где развивались промышленность и торговля. Эти экономические изменения вызвали значительную духовную реакцию, включая движения апостольской бедности, ереси и реформы в монашеских орденах и церковной структуре. Кроме того, эти изменения вызвали разрыв в чувстве общности, разрыв, вызывающий у человека чувство анонимности и отчуждения.
Тревоги XI и XII веков усилились из-за эпидемий и голода XIV века, за которыми последовали войны и социальные восстания XV века, а также быстрые изменения в политическом, социальном и религиозном порядке, из которых, возможно, наиболее важными были «Вавилонское пленение» папства и последовавший за этим Великий раскол. Эпидемии и голод спровоцировали радикальные изменения в сельскохозяйственном обществе и его организации. Продолжающийся отток населения в города и развитие там промышленного слоя населения имели ряд тревожных последствий, как и переход от манориализма к наемному труду, стимулируемый сокращением населения. Большая семья, характерная для сельского населения, где человек жил в окружении дядь, теть, двоюродных братьев и сестер, в городах, как правило, постепенно заменялась нуклеарной семьей – родителями, детьми и, возможно, бабушками и дедушками. Приспособление к нуклеарной семье вызывало повышенное эмоциональное напряжение, и у детей формировались новые страхи. Другим последствием была изоляция стариков и женщин, когда семья эмигрировала в города или переезжала на работу в качестве наемных рабочих. Брошенные старики становились жертвами тревог и страхов, которые могли побудить их заняться ведовством или, по крайней мере, подтолкнуть к эксцентричному поведению, из-за которого их могли считать ведьмами [487].
Эти изменения оказали сильное влияние на религиозное мировоззрение людей, хотя продемонстрировать прямую взаимосвязь затруднительно. В искусстве XIV и XV века множились изображения ада, адских мучений, смерти, демонов и уродливых монстров, что достигло кульминации в работах Босха в XVI веке [488]. Расцвет мистицизма, флагеллантства, культа плясунов и распространение ересей произошли одновременно с быстрым ростом феномена ведовства с середины XIV века и далее. Все они в той или иной степени были вызваны отказом от институциональной структуры, которая оказывалась ущербной. Все они берут свое начало и обретают наибольшую силу в тех частях Европы – таких как Нидерланды, Франция, Рейнская область и северная Италия, – где экономические и социальные изменения были наиболее заметными.
Большинство людей выражали социальное недовольство в формах, отличных от ведовства. Поэтому следует задаться вопросом, почему некоторые выбрали такую крайнюю форму протеста. Мы не будем применять к Средневековью современные представления о психических заболеваниях, признаем только то, что сегодня, как и тогда, людям, которые имели отличный взгляд на реальность, было затруднительно функционировать в обществе. Такие люди, особенно во времена необычных перемен и стресса, могли либо прибегнуть к ведовству, либо быть охвачены беспричинным страхом перед ним [489].
Но не стоит считать, что все ведьмы были психически больными. Феномен ведовства отвечал человеческим потребностям, более универсальным, чем фантазии отдельного человека, – достаточно универсальным, чтобы быть описанными в терминах мифологии. Наиболее фундаментальным психологическим феноменом, связанным с мифом о ведовстве, является непреходящее увлечение злом. В мифологии почти каждого общества зло имеет воплощение. Древнее дуалистическое противопоставление добра и зла, света и тьмы лежало в основе всей средневековой мысли, а с XII века оно было значительно усилено влиянием движения катаров. Основная идея этого мифа заключается в том, что когда-то все было хорошо, едино, гармонично, цело, а затем появились разногласия, зло и отчуждение, разрушившие эту гармонию. Человек должен либо противостоять разрушению этой гармонии, либо смириться с ним, причем разрушение гармонии определяется как зло.
Социальная психология средневекового колдовства основана на мифе, который сам по себе отчасти является продуктом социальной психологии более ранних народов, ныне обретшим облик традиции. Мифологические истоки колдовства представляют собой смесь тевтонского, кельтского и особенно греко-римского элементов. Но в этой книге мы рассматриваем не конкретные мифы или их происхождение, а скорее их социальные функции в средневековом ведовстве. Фрейд считал, что как миф, так и религия являются проекциями внутренних конфликтов, надежд и страхов на внешний мир. Если человек чувствует себя виноватым и заслуживающим наказания, он, вероятно, предположит, что в мире есть силы, стремящиеся наказать его: он боится авиакатастроф, коммунистов, евреев, землетрясений, белых людей; в греческих мифах он боялся Эриний [490] и Немезиды [491]; в Средние века он боялся преследующих его демонов. Наилучшим противовесом взгляду Фрейда, пожалуй, была концепция Франкла о многообразии способов осмысления человеком самого себя и мира [492]. Миф можно отличить от фантазии следующим образом: фантазия – это полностью индивидуальное выражение, она может вызывать или не вызывать понимание у других. Миф – благодаря тому, что он предлагает объяснения в рамках принятой структуры, – будет универсально понят (хотя и не обязательно интерпретирован одинаково) теми, кто к этой структуре принадлежит. Как показали Бубер, Хешел и Кассирер, человек – это не просто разумное животное, но и животное, созидающие символы и мифы. Мифы – это истории, объясняющие вещи не дедуктивным или индуктивным путем, а по ассоциации, на уровне сновидения: они бессвязны, нелогичны, но символически значимы.
Ведьма фигурирует в мифологиях большинства народов. Ведьма – независимо от того, считается ли она человеком или сверхъестественным существом, – это архетипическая фигура, пугающая, сверхъестественная, угрожающая, ассоциирующаяся с благоговением, дикостью и злом [493]. Психологические истоки мифа кроются в проекции вовне наших чувств отчуждения, угрозы, страдания и преследования. Мы сами не можем нести ответственность за отсутствие у нас способностей или неудач, это не может быть результатом случайности, ибо Вселенная жива и не слепа, и это не может быть волей Бога, который добр, если только это не наказание за наши грехи. Следовательно, трудности в нашей жизни должны быть вызваны злонамеренными и сверхчеловеческими существами. Средневековое ведовство – часть этого универсального мифа. Сочетание bonae res, приносящих процветание, со стригами-каннибалами сравнимо со сложной фигурой индийской богини Кали, которая одновременно одаривает милостью и убивает, а также является каннибалкой и женой Шивы, который сам совмещал в себе благодеяние и злобу. Дикая охота, связанная с ранним ведовством, берет свое начало в языческом германском мифе, согласно которому души мертвых воинов скакали сквозь ночь в разрушительной яростной процессии. Этот миф несет в себе катексис освобождения от дурного и объединяет охоту, войну и менструацию: следовательно, в Средние века дикой охотой руководила Артемида-Геката, богиня плодородия и смерти [494]. Аналогичным образом дикий человек, иногда ассоциирующийся с ведовством, представляется похотливой волосатой обезьяной, как мистер Хайд [495] у Стивенсона. Облик животных, который, как утверждается, часто принимают ведьмы или их демоны, также тесно связан с идеей дикого человека. Превращение в животных (обычно в тех, кого считают злобными, например в волков или летучих мышей-вампиров) – это миф, встречающийся во многих культурах. Фундаментальный катексис мифа – это освобождение, испытываемое при вере в то, что человек – это кто-то или что-то другое. Дикому человеку или волку дозволены вещи, которые запрещены в его обычном обличии. Некоторые психологи предположили, что оборотни происходят от распространенных кошмарных сновидений с превращениями, ночными блужданиями, убийствами или даже каннибализмом, – все это можно рассматривать в рамках теории Фрейда о проецировании потаенных желаний. Кажется, нет никаких сомнений в том, что в таких мифах есть сильный сексуальный подтекст. Мех может, как предполагает Фрейд, указывать на crines pubis («лобковые волосы»), а Николас Перелла ясно продемонстрировал связь между каннибализмом, кровососанием и эротизмом [496].
