Хотя ведовство уходит корнями в древнюю мифологию, вряд ли можно предположить, что ведьмы были научены древним традициям. В средневековом обществе, как и в любом другом, люди прибегали к ведовству из-за чувства превосходства, которое дает обладание тайным знанием, или ради удовольствия от щекочущего страха, испытываемого при соприкосновении с оккультными практиками. Ведьма может быть движима прометеевским [497] стремлением приобрести средства для подчинения как природы, так и других людей своим собственным целям. Человек может рассчитывать получить в награду от Сатаны знание, позволяющее ему сделать это. Он может рассчитывать получить в награду от Сатаны знания, позволяющие ему сделать это. Он может надеяться с помощью колдовства получить объект своих материальных или любовных желаний, или он может ожидать, что таким образом отомстит тем, кого боится или ненавидит. Невротики могут всерьез полагать, что способны причинить вред своему врагу, просто желая ему зла; в культе ведовства такие убеждения были институционализированы и общеприняты. Таким образом, ведовство стало социальным каналом для выражения агрессивных импульсов.
В своем глубоком и шокирующем исследовании о привлекательности войны под названием «Воины» Дж. Гленн Грей намекает на то, что отличие людей от животных может быть именно демонического свойства. Человек, подобно животному, может в безумии крушить все вокруг себя, но гораздо страшнее озверевших солдат те, кто получает удовольствие от войны, те, кто любуется жестокостью этих солдат и смакует ее. Такие люди получают сексуальное удовлетворение, эстетическое удовольствие и наслаждение от разрушений, изнасилований и убийств. «Будто ими овладел демон» [498]. Это удовлетворение, утверждает Грей, присуще исключительно человеку. Животное, например, не может унизить своего сексуального партнера, потому что у него нет возможности рассматривать его как субъект, как «Ты». Только человек способен превратить своего партнера, «Ты», в объект, сделать его чем-то меньшим, чем он есть, и благодаря своей способности самосознания получать чувственное удовольствие от этого процесса. Именно то, что ставит человека выше животного, является его силой и гордостью и делает возможным подобное унижение себе подобных, точно так же существование гуманных принципов делает возможной бессмысленную жестокость, а существование христианства сделало возможным колдовство. Ведьма, как и воин-сластолюбец, получает удовольствие от разрушения всего, что дорого мирному и справедливому обществу. Грей также отмечает менее отталкивающий аспект менталитета воина, который тем не менее имеет отношение к феномену ведьмы. Это квазисакраментальное чувство братства. В отличие от дружбы, в которой партнеры сохраняют и развивают свою индивидуальность, братство объединяет людей в общем деле, растворяет их личности в общем поиске и заставляет их предавать себя группе и друг другу в своего рода экстазе самоотдачи. Это чувство принадлежности к чему-то большему, чем ты сам, является одним из психологических принципов, которые делают войну возможной; оно лежит в основе действий толпы, питает революции, составляет немаловажную часть традиционной христианской концепции Евхаристии и, похоже, это же чувство лежит в основе идеи ведовства. Как задолго до этого обнаружили поклонники Диониса, оргия так же, как и война, может вызывать экстаз ассимиляции и самоотречения.
Можно предположить, что люди присоединялись к ведовским культам в надежде избежать смерти, или получить удел в жизни вечной в царстве дьявола, или, что более существенно, заменив страх перед неотвратимой смертью страхом перед дьяволом, которого, по крайней мере, можно попытаться задобрить. Не может быть совпадением то, что средневековое искусство, даже гротески конца XIV и XV веков, редко изображало смерть и дьявола вместе. Как будто для средневекового человека было выше сил созерцать оба своих страха одновременно. В восприятии всепроникающей и огромной силы дьявола можно распознать элемент религиозного опыта – благоговейный страх, чувство mysterium tremendum, которое, особенно в обществе, где демоны кажутся вездесущими, скорее направлено на дьявола, чем на Бога. Поклонение дьяволу имеет целью умилостивить эту бесконечно могущественную враждебную силу. Как предполагает Бруно Беттельхайм, оргиастические ритуалы могут быть не результатом безотчетного высвобождения «Оно», как предполагал Фрейд, а своего рода попыткой эго рационализировать, контролировать и интегрировать инстинктивные страхи и тревоги.
Точно так же средневековый человек был способен ослабить ощущение невыносимого величия Бога, передав по крайней мере некоторые функции и полномочия сурового и далекого божества более близким сущностям. Так, в конце XI века появилась фигура страдающего и очеловеченного Христа, сострадательной Богородицы и близкого и понятного дьявола. Никто не может воспринять безмерную реальность Бога без страха и трепета, и в отношении этого чувства средневековые люди в целом ничем не отличаются от современного человека. Страх перед Вселенной присутствует. Только на самой вершине теизма, как у Кьеркегора или Тиллиха, или на самых глубинах атеизма, как у Сартра или Камю, оказывается возможным столкнуться лицом к лицу с предельным ужасом мироздания. Однако предназначение большинства современных религий заключается в том, чтобы нейтрализовать страх, превратив Бога во что-то управляемое с помощью простых ритуалов благочестия: в то время как большинство современных атеистов стараются избежать проблемы, притворившись, что ее нет. Неудивительно, что некоторые люди в средние века пытались убежать от шаткости всякой онтологии.
Каким бы ни было происхождение этих страхов, социальное отчуждение в периоды потрясений их усиливало. Отчуждение обычно приводит не только к отказу от существующих институтов и «учреждений», которые, как считается, управляют ими, но и к вере в тщетность общепринятых социальных ценностей и убеждению в том, что Вселенная по своей сути бессмысленна и хаотична, результатом чего становится либо нигилистическое отрицание всех ценностей, либо их радикальное изменение. Другим аспектом отчуждения может быть «систематический подрыв подавления и отрицания – двух наиболее распространенных адаптивных механизмов в… обществе» [499]. Ведовству также были свойственны эти общие характеристики отчуждения. Как заметила Линн Уайт, «ведовство – это всегда переворачивание с ног на голову моральных норм мира, в котором живет ведьма. Это решительный и зрелищный способ бунта, неприятие вещей такими, каковы они суть. Это абсолютное отрицание, форма нигилизма, которая необходима психически и эмоционально нестабильным людям во времена стремительных перемен» [500]. В средневековом христианском обществе это означало отрицание христианских ценностей и таинств. Если христиане поклонялись божественному величию и испытывали благоговейный страх перед ним, то ведьмы поклонялись противоположности Бога и благоговели перед ней. Если у христиан было свое вероучение, своя Евхаристия, свой поцелуй мира, то ведьмы формально отреклись от веры, делали непристойные пародии на причастие и целовали зад дьявола. Не стоит удивляться тому, с каким неистовством они отрекались от веры. Люди, полностью отчужденные от общества, избегают двусмысленности, диссонанса и отчаяния, только полностью погружаясь в другой символический порядок. Отворачиваясь от Бога, ведьмы, естественно, стремились обрести свою идентичность в полноценном союзе с дьяволом.
Важный вопрос в социальной психологии ведовства заключается в том, почему к этому явлению оказалось причастно больше женщин, чем мужчин. Немногочисленные и неполные источники не могут дать какую-либо надежную статистическую выборку, но, по-видимому, в XIV веке мужчины упоминаются наравне с женщинами, а в XV столетии женщины в связи с ведовством упоминаются значительно чаще. Кроме того, когда обвинения выдвигаются против групп, а не отдельных лиц, гораздо чаще упоминаются женщины. Еще в XIII веке Александр Гэльский и Фома Аквинский утверждали, что женщины более склонны к ведовству, и следует напомнить, что Canon Episcopi и долгая традиция его рецепции свидетельствуют о том, что именно женщин представляли скачущими в ночи с Дианой; обычно bonae res также считались женщинами, на что указывает род существительного. Но в XV веке, что явно демонстрируют как судебные процессы (например, в Артуа), так и научные труды Нидера, Висконти, Торквемады и других теоретиков, женщинам отводится все большая роль в ведовстве. Кульминацией этой тенденции стала публикация «Молота ведьм», в самом названии которого пол ведьм обозначен как женский и в котором были приведены разъяснения, согласно которым женщины во всех отношениях морально и умственно уступают мужчинам. Этот образ, возникший в XV веке, развивался в XVI и XVII веках, пока представление о том, что ведьмы непременно являются женщинами, не стало общепринятым [501].
