фронте, многолетнего президента Института имени Гёте: «Мы жили на островке самообмана. Мы верили в то, что можно оставаться порядочными солдатами на войне, которая ведется во имя преступных целей» [909].
Примечательны слова Ганса-Адольфа Якобсена, в прошлом офицера вермахта и военнопленного: «Мы должны признать (и я в том числе), что, в конечном счете, мы были соучастниками преступлений… Мы несем историческую ответственность за то, что мы вели войну в интересах Гитлера, а не в интересах Германии или отечества, как мы тогда полагали. Хотели мы этого или нет, но мы помогали эсэсовским зондеркомандам… И наша ответственность приобретает со временем все более трагический характер» [910]. «Правда — это обвинение, которое надо выдержать, — писал политолог, участник боевых действий на Восточном фронте Иринг Фечер. — Преступления, о которых говорит нам выставка, это свидетельства нашего бесчестия. Позорным было бы вытеснять их из нашей памяти. О самоочищении не может быть и речи, если мы не научимся выметать грязь из нашего дома» [911].
Интерес широкой публики к выставке «Война на уничтожение» оказался, как мне говорили в Гамбурге ее организаторы, значительно выше первоначальных ожиданий. Популярный еженедельник «Wochenpost» констатировал: «Парадный групповой портрет благородных немецких солдат, имеющий прямое отношение к традиционной легенде бундесвера, должен быть изъят из золотой рамы» [912]. Граждане ФРГ начали, по словам Реемтсмы, осознавать пагубность «молчаливого сговора о сохранении молчания» [913].
Отражая современный потенциал исторической мысли, суммируя достигнутое ею в течение десятилетий, гамбургский проект оказался способным оказывать воздействие на эволюцию установок массового исторического сознания. Об этом можно судить по реакции Министерства обороны ФРГ и командования бундесвера, которые не без основания опасались влияния выставки на немецких военнослужащих: ведь отретушированный образ вермахта десятилетиями относился к числу «боевых традиций» вооруженных сил ФРГ. Высшие военные инстанции не рекомендовали генералам и офицерам принимать участие в дискуссиях по материалам экспозиции.
В апреле 1995 г. по заданию Министерства обороны одним из его ответственных чиновников была проведена закрытая экспертиза материалов выставки. Специалист пришел к заключению, что экспозиция Института социальных исследований определяет «парадигму современных публичных дебатов» о проблеме «вермахт и военные преступления», а источники, на которых базируется научный проект, «не дают оснований для каких-либо сомнений»: «Вермахт по мере продолжения войны все больше втягивался в злодеяния Гитлера и его режима» —. — По мнению представителя министерства, эти неопровержимые факты имеют «основополагающее значение для понимания характера традиций бундесвера». Вывод: бундесвер «не должен в дальнейшем ориентироваться на пример вермахта». Не обошлось, однако, без оговорок, без указаний на необходимость «дальнейшей критической оценки источников» или предостережений от «опасности упрощенного, радикального подхода».
В духе этих рекомендаций были выдержаны инструктивные материалы в официальном периодическом издании Министерства обороны ФРГ (июнь 1995 г.) и речь тогдашнего министра Фолькера Рюэ на командном совещании бундесвера в ноябре 1995 г. Министр объявил о переименовании казарм, названных именами Дитля и Кюблера — нацистских генералов, уличенных в преступлениях против человечности. При этом Рюэ предпочел умолчать, что требование снять с казарм таблички с именами военных преступников было выдвинуто демократической общественностью полтора десятилетия назад. Министр «забыл» и о том, что несколько лет назад, в 1992 г., тогдашний генеральный инспектор бундесвера (занимавший позднее один из ключевых постов в штаб-квартире НАТО) назвал вермахт «образцовой армией», которая «добилась во время войны почти невозможного» и заслуживает поэтому «уважения со стороны бундесвера» [914]. Рюэ запретил сотрудникам подчиненного ему Ведомства военноисторических исследований участвовать в дискуссиях, связанных с гамбургским проектом.
Отставные военные были значительно откровенней. Один из бывших генералов бундесвера провозглашал: «Никому не позволено ставить печать преступников на поколении наших дедов» [915]. Попыткой оправдания преступлений вермахта стала книга бывшего сотрудника Ведомства военно-исторических исследований Иоахима Хоффмана, уже само название которой — «Сталинская война на уничтожение» — должно было служить прямым противовесом широкому воздействию выставки. Хоффман, приписывающий себе «самую высокую степень проницательности» [916], хорошо знал, что война против СССР тщательно планировалась Гитлером и его генералами. Опровергнуть это невозможно, и Хоффман прибегнул к пропагандистскому трюку, недостойному серьезного ученого, он утверждает: в 1941 г. командование вермахта якобы вело «превентивную войну», всего лишь на несколько дней упредив Сталина. Этот фальшивый довод показался настолько убедительным одному из отставных генералов, что тот решил настоятельно рекомендовать книгу военнослужащим бундесвера: «У Хоффмана вы прочтете о том, что происходило на самом деле» [917].
* * *
Важнейшим этапом в истории выставки о преступлениях вермахта стало ее пребывание в Мюнхене с 15 февраля по 6 апреля 1997 г. Но почему именно в Мюнхене? Потому, что показ выставки в баварской столице стал кульминаций, переломным моментом в общественной дискуссии о преступлениях вермахта. До Мюнхена выставка в течение 23 месяцев демонстрировалась в 16 городах, ее посетили 130 тысяч человек, в том числе в Гамбурге — 7 тысяч, Штутгарте — 10 тысяч. В течение 6 недель в выставочных залах мюнхенской Новой ратуши побывало около 90 тысяч человек. В ежедневной и еженедельной прессе ФРГ об экспозиции было опубликовано 985 статей. Для сравнения: о пребывании выставки в Гамбурге и Эрфурте число печатных откликов составило 98 и 39 соответственно [918]. До Мюнхена, отмечал Михаэль Йейсман, выставка вызывала протесты, но «она не стала темой национального масштаба» [919].
Мною изучены официальные документы городского собрания депутатов Мюнхена; обширная коллекция откликов прессы, записи в книгах отзывов посетителей выставки. Мюнхенский период экспозиции «Преступления вермахта» стал основой документального фильма «Неизвестный солдат», выпущенного на экран в 2006 г. Михаэлем Верховеном [920]. Автор фильма демонстрирует некоторые шокирующие публику фрагменты документальной выставки, фокусируя внимание зрителей на высказываниях ветеранов вермахта и обычных немецких граждан. Режиссер предоставляет слово выдающимся немецким ученым и публицистам Гансу Моммзену, Вольфгангу Випперману, Ральфу Джордано, Яну Филиппу Реемтсме, Ханнесу Гееру, Ульрике Юрайт. В документальный фильм также были включены драматические эпизоды демонстраций протеста против выставки. Выбирая название для фильма, Верховен использовал игру слов. Для большинства народов мира словосочетание «неизвестный солдат» вызывает ассоциации с патриотическим подвигом, но в случае с немцами такое название указывает на те неизвестные преступления, которые были совершены солдатами вермахта. Не меньшее значение имеет подзаголовок фильма: «Чем ты занимался во время войны?». Это вопрос, обращенный к участникам военных действий от имени молодого и среднего поколений и являющийся призывом к осознанию общенациональной ответственности.
И декабря 1996 г. было созвано пленарное заседание городского собрания депутатов, на котором решался вопрос о приглашении выставки в Мюнхен [921]. Прения начались с того, что представители ультраправых
