первую очередь евнуха Иосифа Вринге, с которым сам уже много лет состоял в откровенно враждебных отношениях. Дальнейший ход мыслей св. Никифора совершенно очевиден: если царя действительно устранил Вринге, то следующим шагом надменный и всевластный евнух попытается поставить императором своего кандидата. В этом случае марионетка евнуха на троне наверняка лишит Фоку командования восточной армией, а затем Иосиф тем или иным способом умертвит старого солдата. Его подозрения только усилились и переросли в уверенность, когда он получил приглашение (приказ?) от Вринге прибыть в столицу — Фока не сомневался, что в Константинополе его ослепят и казнят. Положение полководца осложнялось еще и тем, что буквально накануне смерти императора Романа II он сам распустил войско по домам для отдыха, и теперь ему необходимо было выиграть время, чтобы собрать верных солдат. Имея под рукой преданные полки, можно было не бояться евнуха.
Но св. Никифор несколько недооценивал себя — как и ранее, он являлся самым популярным и известным полководцем Византии, а потому, сам не зная и не желая того, оказался той фигурой, которая предопределяет результат любой придворной интриги. Пока Фока находился в тяжелых раздумьях, к нему прибыло тайное послание от императрицы Феофано, желавшей получить св. Никифора в союзники. Когда ее муж «умер», события потекли по иному сценарию, чем заранее просчитывала Феофана, и вместо желанного статуса регентши при малолетних мальчиках-царях она рисковала оказаться вообще не у дел, если ее недруг Иосиф Вринге выдвинет перед синклитом своего кандидата. Более того, речь в таком случае уже шла не о том, будет ли царица регентшей, а останется ли она и ее дети в живых. Она пришла к выводу, что у нее и Фоки один и тот же враг, и предложила полководцу негласный союз. По совету Феофано св. Никифор отправился в Константинополь, дабы отпраздновать свой триумф, но цель его путешествия была совсем иной.
Вступив в столицу, старый воин был пышно встречен благодарными константинопольцами и синклитом, провел по улицам города пленных сарацин и добычу, продемонстрировал захваченные богатства, а затем удалился в свое имение якобы для отдыха. Перед этим он нанес утром визит Иосифу Вринге. Фока распахнул верхнее платье и показал сановнику власяницу, которую надевал на тело, и заявил, что полюбил монашескую жизнь и собирается оставить мир. Как ни странно, Вринге поверил этим словам и даже просил прощения у св. Никифора, уверяя, что более никогда не заподозрит его в чем-либо недостойном [449]. Однако, едва полководец вышел за дверь, Иосиф Вринге стал жалеть, что выпустил его из своих покоев, и думал о том, как погубить Фоку.
Но и образ мыслей св. Никифора не оставался неизменным. Наглядно убедившись в своей популярности, св. Никифор согласился принять план, предложенный царицей. Спустя несколько дней он неожиданно появился в храме Святой Софии и попросил аудиенции у патриарха св. Полиевкта. Это и был главный совет Феофано, правильно рассчитавшей, что в обнаружившемся противостоянии двух партий столичный архиерей наверняка примет их сторону. Всем была известна набожность и благочестие св. Никифора, его аскетизм и любовь к монашеству. Поэтому его шансы снискать милость патриарха были очень высоки.
Действительно, Фока был чрезвычайно популярен у столичного клира. И эта популярность была вызвана не только его духовными подвигами. Как известно, из последнего похода полководец привез драгоценную святыню — плащ святого Иоанна Крестителя, который поместили в храм Святой Софии [450]. На настроение патриарха св. Полиевкта, известного своей аскетичностью, наверняка положительно влияло и то обстоятельство, что настоятель самого большого Афонского монастыря Лавры св. Афанасий приходился полководцу родным дядей. А сам Фока уже давно соорудил себе келью на Святой горе и надеялся в ней закончить свой земной путь, приняв в старости Ангельский чин.
Придя к патриарху и благословившись, Фока сказал: «Прекрасную награду получаю я за все мои подвиги и труды от того, кто верховодит во дворце. Он думает укрыться от всевидящего Ока, беспрестанно пытаясь причинить мне смерть. А ведь я милостью Всевышнего расширил римские пределы, никогда ничем не погрешил против державы и оказал ей больше благодеяний, нежели кто-нибудь другой из людей нашего времени. Это я разорил огнем и мечом обширную страну агарян и сравнял с землей столько городов. А я думал прежде, что всякий муж совета благосклонен, справедлив, не питает постоянно и беспричинно злых умыслов» [451].
Его слова попали «в точку» — патриарх, знавший об истинных планах Вринге, действительно не мог смириться со столь явной несправедливостью по отношению к заслуженному, седовласому воину, которому Римское государство обязано великими победами. И едва ли евнух, к которому у византийцев всегда было настороженное, мягко говоря, отношение, мог стать для него дороже благочестивого воина-монаха, ночью спящего на полу вместо кровати.
Немедленно созвав синклит, патриарх произнес прочувственную речь. «Несправедливо поносить и подвергать позору тех, кто не щадил себя для счастья Римской державы, претерпевал опасности и труды, проявил честность и непритязательность по отношению к соотечественникам. Таких людей надлежит прославлять и награждать. Если вы верите, что я посоветую вам наилучшее, я сейчас же выскажу свое мнение. Мы — римляне (ромеи), и нами управляют божественные законы, поэтому мы должны в честь праотцев наших беречь детей царя Романа, которых мы вместе со всем народом провозгласили самодержцами. Мы обязаны воздавать им такие же почести, как их предкам. И поскольку варварские племена не перестают разорять Римскую землю, я советую вам этого мужа, Никифора, отличающегося проницательным умом, доблестного в битвах, одержавшего множество побед, назначить автократором-стратигом и вручить ему командование войсками Азии, чтобы он предотвращал и сдерживал натиск иноплеменников. При этом следует взять с него клятву, что он не станет злоумышлять против властей и синклита».
Слова патриарха были поддержаны всеми присутствующими, и св. Никифор, дав клятву никогда не отвергать власть малолетних государей и не злоумышлять против них, был утвержден в искомом статусе. В свою очередь синклит обещал никого не назначать и не смещать на высших государственных должностях без разрешения св. Никифора Фоки и управлять государством по его совету [452].
Таким образом, рядом с двумя царями и царицей образовалась новая фигура автократора-стратига с неопределенными властными полномочиями, почти как у древнего диктатора. Конечно, такая необычная форма единоличной власти была совершенно неожиданна и непривычна для Византии, но в данное конкретное время она являлась единственной, которая позволяла св. Никифору выиграть время.
Сразу после этого св. Никифор выехал из столицы и перебрался на противоположный берег, в Каппадокию, откуда разослал приказы по фемным войскам с требованием незамедлительно явиться
