Паолино Дориа сумму штрафа в 100 аспров комнинатов [1323]. Таким образом, есть основание отнести и составление акта Гирардо ди Сан-Донато, упоминаемого в LS,N 34 также к Трапезунду.
Примерно в то же время Гирардо составляет акт о создании торгового общества (societas) между Филиппо Мальфанте, Бенедетто и Мануеле Дзаккариа, Паолино и Андриоло ди Негро. Самбучето зарегистрирует потом погашение долга Мальфанте (15 000 аспров комнинатов) сделанного в Трапезунде от имени общества [1324]. Мы имеем таким образом, свидетельство операций societas в Трапезунде и с большей долей вероятности относим и акт создания общества к тому же городу.
Другой акт создания общества, составленный Гирардо, не имеет столь же прямых оснований для атрибуции [1325]. Однако косвенным указанием на связь с Трапезундом является то, что вскоре один из двух контрагентов общества, Джованнино Грилло, фрахтовал корабль для торговли осетрами из Таны в Трапезунде и Симиссо [1326].
Наконец, еще один из актов Гирардо оформляет контракт комменды на 4500 турецких аспров с расчетом по комменде в Каффе [1327]. Документ относится к Южному Причерноморью, но возможно и к Трапезундской империи, где монета ильханов или тюркских эмиратов Анатолии могла быть в обращении [1328].
Таким образом, 11 из Пактов Гирардо ди Сан-Донато можно с уверенностью отнести к Трапезунду или Трапезундской империи, 1 — к Южному Причерноморью (турецкие аспры), один [1329], оформляющий заем братьев Дзаккариа на 522 перпера не содержит данных для атрибуции. Однако упомянутый в нем Оберто Узо ди Маре, прокуратор Дзаккариа, как мы видели, занимался предпринимательством в Трапезунде.
Мы восстанавливаем тем самым "досье" из 13 актов, принадлежащих самому раннему из ныне известных генуэзских нотариев, работавших в Трапезунде с возможными выездами в другие города империи Великих Комнинов.
Глава 11.
Между Западом И Востоком
Кризис середины XIV в.: недооцененный повороот? [1330]
Проблема кризиса XIV в. много и плодотворно обсуждалась историками западноевропейского средневековья. В нем видели и закат феодальной формации, и ее первый кризис, и структурный слом, и феодальную реакцию, и демографическую катастрофу [1331]. Наиболее яркими проявлениями европейского кризиса XIV в. считались демографические катастрофы (вызванные голодом и эпидемиями), резкое сокращение феодальной ренты, закрытие прежних торговых путей, дефицит торгового баланса Европы со странами Востока, упадок некоторых важных отраслей ремесленного производства и земледелия, рост стоимости труда, банкротство крупнейших банков, нарастание социальных и политических противоречий, бунтов и восстаний. Р. Фоссье назвал это ухудшением конъюнктуры и перегревом экономики, ее неспособностью удовлетворять возросшие потребности общества [1332]. Кризис ощущался по-иному в разных географических областях, но повсеместно в Западной Европе привел к определенному нарушению стабильности [1333]. Его влияние было столь глубоко, что он вызвал даже временный упадок и смену парадигм изобразительного искусства в ведущих его центрах Италии, Сьене и Флоренции [1334]. Ф. Бродель писал: «…не будем искать мелких объяснений закрытию около 1350 г. великого пути через Монголию….Нарушение этой связи следует отнести на счет огромного упадка середины XIV в. Ибо пришло в упадок все сразу, как на Западе, так и в монгольском Китае» [1335]. Глубокое, но брошенное попутно замечание великого мастера все еще нуждается и в развитии, и в уточнениях.
В 1978 г. Марко Тангерони и Лилиа ди Неро, суммируя долгие дебаты, сформулировали вопрос: был ли европейский кризис XIV в. всеобщим и структурным, или же локальным и обусловленным особой ситуацией, хотя и с глубокими и многообразными последствиями? Был ли он в действительности апокалиптическим концом средневековья [1336] или же отправной точкой экономической реконверсии Европы? [1337] Означало ли его наступление начало экономического упадка целых регионов, например, Северной Италии? [1338] Особенностью подхода к вопросу о кризисе была тенденция рассматривать его в рамках истории всего XIV в. или даже двух веков — XIV и XV, без выявления достаточно яркого и очевидного слома, произошедшего в середине XIV столетия [1339]. В своем более конкретном и специальном исследовании кризиса Б. Кедар утверждал, что «в первые декады XIV столетия торговая экспансия европейского средневековья достигла своего пика; позднее в XIV в. западноевропейская торговля впала в состояние депрессии». Кедар объяснял это двумя главными причинами: упадком татаро-монгольских империй в Азии с разрывом прямых контактов между Европой и Восточной Азией, произошедшим около 1345, и «Черной смертью» 1347–1350 гг. [1340] Но, возможно, кризис имел более сложное происхождение и был результатом многих политических, экономических, социальных [1341] и даже психологических факторов, порождая l'image de décadance et de dépression, следуя выражению Ж. Эрса [1342]. Б. Кедар с большим успехом исследовал проблему влияния кризиса на сам дух предпринимательства, но нам еще предстоит понять обратную связь: как эта перемена и, шире, социальная атмосфера, способствовали его зарождению и углублению?
Намного меньше проблема кризиса привлекала к себе внимание византинистов и историков Латинской Романии [1343]. Казалось, что объяснения причинами евразийского масштаба очевидного упадка империи излишнее и не слишком плодотворное занятие. Но даже беглый взгляд на ход истории Византии в эпоху Палеологов, в том числе и на развитие ее культуры, обнаруживает разительное отличие первой трети XIV в. от последующего времени. Можно ли искать объяснения этому лишь внутри самой Византии (что, естественно, правомерно, но достаточно ли?). Ведь именно сейчас мы, кажется, приблизились к пониманию того, что в ту эпоху Византия развивалась в рамках новой экономической системы, охватывавшей все Средиземноморье и в значительной мере созданной и контролируемой итальянскими морскими республиками, Венецией и Генуей [1344]. Замечая, что как в Византии, так и в средиземноморских городах Италии тенденции предкапиталистического развития не реализовались, А.П. Каждан справедливо утверждает, что связь этого явления с кризисом и депрессией середины XIV в. для Византии трудно проследить по источникам [1345].
Торговля в Восточном Средиземноморье, включая и понтийские берега, переживала расцвет в 1320–1330-е гг. Но она гораздо менее отражена в сохранившихся документах, чем коммерческие операции конца XIV–XV вв., лучше представленные в богатейших фондах как Венецианского, так и Генуэзского государственных архивов. Ряд исследователей недавно предпринял усилия, чтобы исправить эту, искаженную состоянием источников, картину как в отношении собственно предпринимательской деятельности [1346], так и с точки зрения обеспечения торговли транспортными средствами [1347]. И все же не легко понять, сколь глубоко было воздействие кризиса, сколь сильно отличалась вся хозяйственная ситуация в Восточном Средиземноморье в начале и в конце XIV в. Мои рассуждения на эту тему будут затрагивать прежде всего Причерноморье, которое было составной частью обширного Южного торгового региона Европы.
Но начнем с более общих явлений. Социальная нестабильность в Европе, завершившаяся
