Пассивное сопротивление крестьян, истребление скота, полная дезорганизация работы в колхозах, разорение деревни непрекращавшимся раскулачиванием и выселением, привели в 1932—33 годах к голоду, который по своим размерам и количеству жертв оставил за собой даже голод 1921—22 года. Особенностью нового голода было то, что государство не только не боролось с ним, но способствовало его распространению. Использовало голод как оружие в «гражданской войне» с крестьянством.
Отличие голода начала 30-х годов от голода начала 20-х не только в том, что голод, вызванный коллективизацией, был значительно больше по размерам, но и в том, что власти отрицали его: упоминание о голоде считалось государственным преступлением. В 1921 году советское правительство разрешило общественным деятелям обратиться за помощью к Западу; Ленин обратился к мировому пролетариату. В 30-е годы хлеб вывозится за границу: в 1928 году экспорт зерна составлял 1 млн. центнеров, в 1929 — 13 миллионов, в 1930 — 48,3 млн., в 1931 — 51,8 млн., в 1932 — 18,1 миллиона. Когда секретарь ЦК компартии Украины Терехов на совещании в Москве просил помочь зерном умиравшим от голода колхозникам Харьковской области, Сталин резко его оборвал: «... Оказывается, вы хороший рассказчик — сочинили такую сказку о голоде, думали нас запугать, но не выйдет!». Сталина нельзя было запугать «сказками о голоде»: он не хотел спасать голодающих от смерти не потому, что не было хлеба (экспорт зерна свидетельствует об имевшихся возможностях), а потому, что голод, смерть крестьян ослабляли крестьянство как политическую силу, ломали остатки его сопротивления. Речь шла о крестьянстве вообще, не только о «кулаках», о единоличниках, но и о тех, кто вошел в колхозы. Необходимо было им также показать, на чьей стороне сила, в чьих руках власть. «В глазах Сталина, — рассказывает в своих „Мемуарах“ Хрущев, — крестьяне были вроде отбросов. У него не было никакого уважения к крестьянству и его труду. Он считал, что крестьян можно заставить работать только путем нажима. Жми, дави и силой забирай, чтобы кормить города».
В городах не умирали с голоду, рабочие жили впроголодь, но руководство ни в чем себе не отказывало. Советский дипломат С. Дмитриевский, рассказывает, как он питался в санатории «для начальства» в Крыму. Крестьяне умирают с голоду, но в санатории «нормальный стол, обильный и вкусный — из всего, чем только богата Россия. В 8 утра завтрак: яйца, ветчина, сыр, чай, какао, молоко. В 11 часов простокваша. Затем обед из четырех блюд: суп, рыбное, мясное, сладкое и фрукты. В промежутке чай с пирожным. Вечером ужин — из двух блюд». Вальтер Кривицкий, отдыхавший в подобных условиях — в годы голода — в бывшем имении князей Барятинских под Курском, передает взгляды отдыхающих — советской элиты: «Мы идем трудным путем к социализму. Многие падут на этом пути. Мы должны хорошо питаться и отдыхать после работы, пользуясь в течение нескольких недель в году комфортом, еще недоступным другим, ибо мы строим Радостную Жизнь в будущем».
Завершение первой пятилетки дает Сталину случай выступить в роли Благодетеля. С первых дней Октябрьской революции партия обманывает рабочих и беднейшее крестьянство, тех, от чьего имени она совершила революцию. Обманывает надеждой на мир, на землю, на управление государством, на Социализм — земной рай за углом. В конце 20-х годов обман — бессознательный и сознательный — превращается в ложь, которая в годы первой пятилетки становится Большой Ложью. Большому террору предшествует, неизменно сопровождает его — Большая ложь. Некий английский остроумец говорил, что есть три вида лжи: ложь, наглая ложь и статистика. Он не знал четвертого вида — сталинской статистики, и пятого вида — Сталинской Лжи. Подводя итоги первой пятилетки, Сталин, не стесняясь, заявляет, что зарплата рабочих выросла с 1928 года на 67%, что материальное положение рабочих и крестьян улучшается из года в год. В популярном московском анекдоте этого времени экскурсовод в зоопарке, показывая недавно привезенного в столицу крокодила, объясняет: от хвоста до головы в нем пять метров, а от головы до хвоста — шесть. Почему такая разница? — спрашивает один из посетителей. — Пойди, проверь, — отвечает экскурсовод. — Он тебе проверит. Примерно так же предупреждает Сталин тех, кто мог бы пожелать проверить его цифры: «только заклятые враги советской власти могут иметь сомнения относительно улучшения положения рабочих и крестьян в СССР», — заявляет он. На 15-м году после революции «Правда» провозглашает: пора усвоить, что «нет для коммуниста задачи более почетной, чем улучшение положения рабочих». Осень 1932 года, когда орган ЦК ВКП (б) пишет это, — разгар голода, разгар коллективизации. На 17-м году после революции Сталин заявляет: «Незачем было свергать капитализм в ноябре 1917 г. и строить социализм на протяжении ряда лет, если мы не добьемся того, чтобы люди жили у нас в довольстве. Социализм означает не нищету и лишения...»
В конце февраля 1930 года даже Сталину становится очевидным, что безумная гонка в колхоз, начатая по его приказу в конце 1929 г., грозит катастрофой. Недовольство начинает проникать в армию, состоявшую из крестьянских детей. И Сталин делает шаг назад, делает вид, что отступает. 2 марта 1930 года «Правда» публикует его статью «Головокружение от успехов». Всю вину за создавшееся положение он возлагает на исполнителей, на местных работников. Сотни статей восхвалявших Сталина, не сделали столько для превращения его — в глазах советских граждан — в Вождя, Хозяина, сколько сделала статья «Головокружение от успехов». Колхозники, крестьяне, загнанные в колхозы, прочли ее как конец коллективизации. Разве не писал Сталин: «Нельзя насаждать колхозы силой. Это было бы глупо и реакционно». Разве не писал он: «Кому нужны эти искривления, это чиновничье декретирование колхозного движения, эти недостойные угрозы по отношению к крестьянам? Никому, кроме наших врагов». Колхозы разваливаются после статьи, как карточные домики. В ЦЧО, где к марту было коллективизировано 82% хозяйств, к маю осталось в колхозах 18%. Сталин становится в представлении крестьян Верховной Доброй Справедливой Властью. Вся же беда — от исполнителей.
Шаг назад был сделан лишь для того, чтобы сделать десяток шагов вперед. В сентябре 1931 года коллективизировано было снова около 60% хозяйств. В 1934 году — 75%. Однако, вступление в колхоз, создание колхозов не означало еще прекращения антикрестьянских репрессий. Коллективизация имела целью «решение зерновой проблемы», колхозы были организованы для удобства государства. Не сразу была найдена форма контроля. Вводится система обязательных поставок («первая заповедь колхозника»), обязательство колхозов отдавать государству по «твердой цене», установленной государством, 25-33% продукции. Колхозы лишаются сельскохозяйственных машин, лишаются тех самых тракторов, обладание которыми должно было побудить крестьян сказать: «Я за коммунию». Колхозы располагали землей и рабочей силой. Машины давали государственные машинно-тракторые станции (МТС) созданные декретом от 5 июня 1929 года. За свою работу МТС брали натурой — еще 20% урожая. От МТС, которые обрабатывали поля, нельзя было укрыть урожай. Они контролировали производственную часть колхозов. В январе 1933 года при МТС были созданы Политотделы для контроля колхозников. При каждом начальнике Политотдела имелся представитель ГПУ, который немедленно превращал «слово» в «дело» — в арест. Когда Сталин в январе 1933 года, иронизируя над теми, кто считает, будто после ликвидации кулаков нет врагов, указал, что врагами являются кладовщики, счетоводы, завхозы. Были немедленно арестованы по обвинению во вредительстве 34,4% всех кладовщиков, 25% всех бухгалтеров и так далее.
В числе наиболее красноречивых документов периода коллективизации — «Инструкция всем партийно-советским работникам и всем органам ОГПУ, Суда и Прокуратуры». Эта «секретная, не для печати» Инструкция, хранящаяся в Смоленском архиве, подводит итоги коллективизации и дает представление о формах и методах ее проведения. Инструкция, подписанная 8 мая 1933 года предсовнаркома Молотовым и секретарем ЦК Сталиным, состоит из двух пунктов: «Упорядочение производства арестов» и «О разгрузке мест заключения». В пункте первом говорится: «Воспретить производство арестов лицами на то не уполномоченными по закону — председателями РИК, районными и краевыми уполномоченными, председателями сельсоветов, председателями колхозов и колхозных объединений, секретарями и пр.» Особенно выразительно в этом документе: «пр.» Оно означает, что крестьян могли арестовывать все. Инструкция отменяет этот порядок, но «для ДВК, Средней Азии и Казахстана» оставляет его еще на 6 месяцев. К чему привели массовые аресты, показывает второй пункт. Инструкция устанавливает, что содержать под стражей в местах заключения — «кроме лагерей и колоний» — следует не более 400 тысяч человек. На 8 мая 1933 года их было вдвое больше, ибо Инструкция предлагает ОГПУ, наркомюстам республик и прокуратуре СССР «немедленно приступить к разгрузке мест заключения и в двухмесячный срок сократить общее число заключенных с 800 тыс. до 400 тысяч».
