Однако ши на каждом шагу могли убедиться в том, что гостеприимство военных гегемонов имело жесткие границы. О Юань Шао и Лю Бяо хронисты пишут в совершенно одинаковых словах, называя их людьми «с виду благочестивыми, а в душе злобными» [Саньго чжи, цз. 6, с. 26а, 37б]. Эти отзывы, как и приведенный выше памфлет Го Цзя, обнажают изнанку отношений военных вождей и ши – их взаимное недоверие и подозрительность, небезосновательные с обеих сторон.
Юань Шао хладнокровно казнил посланных к нему Дун Чжо для переговоров «чистых мужей», своих вчерашних единомышленников [Хоу Хань шу, цз. 74а, с. 4а-б].
Лю Бяо, сам начинавший карьеру как «славный муж» Шаньяна, жестоко расправился с несколькими, возможно, чересчур строптивыми учеными, после чего, по отзыву хрониста, «все ши в Цзинчжоу почувствовали себя в опасности» [Саньго чжи, цз. 21, с. 15б].
Сунь Цюань предал смерти ученых Шэнь Ю, вздумавшего насадить в его ставке нравы «чистой» критики, и Шэнь Сяня, названного его другом Кун Жуном высшим авторитетом среди «рассуждающих ши в Поднебесной» [Вэнь сюань, с. 581; Саньго чжи, цз. 47, с. 2б-3а].
Дать общую оценку позиции ши в новых условиях не просто. Ни твердого статуса, ни четкой программы они не имели, и их единство основывалось на весьма расплывчатом осознании причастности к общему кругу ценностей. Кажется, что многое, если не все, зависело от их индивидуального решения или... невозможности принять его. Друзья и даже члены одной семьи легко расходились по разным лагерям, а будучи вместе, могли иметь разные политические симпатии.
Применительно к ши говорить, в сущности, приходится не о программе определенного социального слоя, но о двух линиях политического поведения. Одна из них заключалась в активном сотрудничестве с новыми военными режимами и настойчивом утверждении жизненных ценностей ши. Другая – в пассивном неприятии власти, «внутреннем отшельничестве».
Обе линии иногда предстают в источниках довольно отчетливо. Так, известные ученые из Бэйхая Шао Юань и Гуань Нин вместе укрылись от смуты у Гунсунь Ду. Шао Юань, сообщает его биограф, «был по натуре тверд и прям, чистыми суждениями оценивал других, мерил себя» и тем вызвал нерасположение властителя Ляодуна. Гуань Нин советовал другу изменить поведение, чтобы не навлечь на себя беды. Сам он пользовался благосклонностью Гунсунь Ду и на аудиенциях в его ставке «говорил только о канонических книгах, никогда не касался текущих событий» [Саньго чжи, цз. 11, с. 23а]. Оба обладали огромным авторитетом: Гуань Нин стал первой величиной в тамошней колонии ши, а Шао Юань, поспешивший вернуться во внутренний Китай, заслужил от Гунсунь Ду лестный отзыв: «Белый журавль в облаках. Такого не поймаешь сетью для перепелок» [Шишо синьюй, с. 108].
Многие ши, ощущавшие свою ненужность в ставках региональных владык, мечтали о простоте и естественности отшельнической жизни. Тот же Гуань Нин и другие видные ученые из его окружения занимались благотворительностью в окрестных деревнях и конфуцианским воспитанием их жителей [Саньго чжи, цз. 11, с. 23а]. Так же поступали и некоторые авторитетнейшие «славные мужи» Цзинчжоу.
Новая обстановка заставила современников по-иному, чем прежде, взглянуть на практику персональных оценок. В те годы появился термин «чистые беседы» (цин тань), первые упоминания о которых относятся ко временам диктатуры Дун Чжо. Один из сановников Дун Чжо, обсуждая силы вождей восточной коалиции, говорил о тогдашнем правителе Юйчжоу Кун Гунсюе, что тот умеет «вести чистые беседы, возвышенно рассуждать, своим дыханием может оживить мертвое, умертвить живое, но не обладает талантом полководца» [Хоу Хань шу, цз. 70, с. 2б].
Как явствует из комментария, речь идет именно о критических оценках людей и событий, что позволяет в данном контексте считать «чистые беседы» синонимом «чистых суждений». Приведенному высказыванию, однако, свойствен оттенок иронии, противопоставление субъективного мнения Кун Гунсюя реальной действительности, где все решает военная сила. Возможно, ощущение бесполезности морализирования в новых условиях как раз и побудило современников говорить не о «чистых суждениях», а о «чистых беседах». Эта догадка подтверждается еще одним упоминанием о цин тань, связанным с именем другого члена восточной коалиции – Цзяо Хэ, который проводил время в «чистых беседах», но не умел навести порядок в своих владениях и пал жертвой собственной беспечности [Саньго чжи, цз. 7, с. 13б].
Крушение прежних надежд, атмосфера всеобщей подозрительности и страха не оставила выбора и «славным мужам». Презрев боевые лозунги своих предшественников, они последовали принципу Чэнь Ши: «Хорошее относить на счет других, в плохом винить себя».
Бэйхайский ши Хуа Синь, служа у себя на родине, в дни отдыха запирался дома и «беспристрастно рассуждал, никогда не обижая других» [Саньго чжи, цз. 13, с. 10б].
Один из «славных мужей» Цзинчжоу Сыма Хой, опасаясь коварства Лю Бяо, «никогда не высказывал суждений» и отзывался о других только хорошо, не обсуждая их достоинств и недостатков. Когда жена упрекнула его в чрезмерном благодушии, он с улыбкой ответил: «И ты тоже сказала хорошо!» [Шишо синьюй, с. 16]. Разговорчив Сыма Хой был в другом месте и, вероятно, по другим поводам. Сохранилось известие, что он владел тутовой плантацией и за сбором шелковых коконов дни напролет, забыв о еде, беседовал со своим другом Пан Гуном [Бэйтан шучао, цз. 98, с. 4а].
Хороший лук трудно натянуть, но посланная из него стрела летит высоко и вонзается глубоко. Хорошую лошадь трудно объездить, но она может далеко везти тяжелый груз. Прекрасный талант трудно найти, однако мудрый может дать совет правителю и оценить достоинства.
Мо-цзы
За безобидными «беседами» тогдашних ши нетрудно увидеть их бессилие претворить свои «возвышенные устремления» и их разочарование в прежних целях «чистой» критики. Эти беседы знаменуют пору переоценки ценностей в традиции ши.
Ситуация в лагере Цао Цао особенно явственно отобразила дилемму сотрудничества и противостояния военного режима и ученых людей. Наиболее удовлетворявший политическим чаяниям ши, к тому же человек образованный и первоклассный поэт, он был во многих отношениях и наиболее чуждым им. Он, по собственному признанию, «не происходил из славных мужей», не считал нужным с ними церемониться и до самой смерти держал подчиненных в страхе.
Но, как мудрый политик, Цао Цао воспользовался всеми выгодами сотрудничества с ши. Еще в начале карьеры он добивался покровительства «чистых» сановников и хвалебных эпиграмм от корифеев «чистых суждений». В бытность региональным военачальником Цао Цао с готовностью прибегал к услугам ши и умел делать им комплименты.
Особенно большую роль в привлечении ученых людей на сторону Цао Цао сыграл его советник Сюнь Юй, выходец из именитого в кругах «чистых мужей» инчуаньского семейства Сюнь, перешедший к Цао Цао от Юань Шао в 191 году5. Предложение Сюнь Юя «собрать со всей Поднебесной одаренных и красноречивых конфуцианских ученых» не вызвало энтузиазма у его хозяина, но он не стал стеснять свободы действий своего советника. За несколько лет Сюнь Юй рекомендовал Цао Цао 16 человек, названных в источниках «славными мужами». Среди них девять были уроженцами Инчуани, трое – района Чанъаня и трое – восточных областей. Когда Цао Цао захватил владения Юань Шао, его советники указали ему тамошних «славных мужей», часть их Цао Цао назначил правителями уездов [Саньго чжи, цз. 11, с. 10б, цз. 23, с. 5б]. В юго-восточных районах Цао Цао также распорядился назначить правителями уездов местных «славных мужей», после чего, отмечал хронист, «среди служилых людей постепенно установился порядок» [Саньго чжи, цз. 12, с. 13а]. Присоединив в 208 г. север Цзинчжоу, Цао Цао и на сей раз наполнил свое окружение многими видными ши с юго-запада. В конце концов под началом Цао Цао собрался почти весь цвет «славных мужей», включая потомков Ли Ина, Чэнь Ши, Чжун Хао и других патриархов «чистой» критики.
Привлекая ши, Цао Цао, как и все диктаторы, действовал по принципу «разделяй и властвуй». Под его руководством, сообщает хроника, «отбирали только чистых и непорочных людей. Те, кто не следовал в поведении главному, даже если они имели громкую известность, не могли продвинуться. Поэтому среди ши Поднебесной не было таких, кто не проявлял бы истово бескорыстие и порядочность» [Саньго чжи, цз. 12, с. 8а].
Решительно подавляя аристократические тенденции, Цао Цао ничуть не считался с престижем ши и убирал каждого, кто своим авторитетом представлял хотя бы малейшую угрозу его диктатуре. Но та же обтекаемая формулировка напоминает о том, что Цао Цао, взявшийся за воссоздание бюрократии, не мог не признавать морали «чистоты» и не опираться на институты традиции ши. Общество «славных мужей» в ставке Цао Цао продолжало жить по своим законам и вести за собой провинциальную элиту.
