старого: Confinio [1368], Margines [1369], Termini [1370].
Новое поселение, выросшее из заимки, чаще всего называется уже упоминавшимся вскользь термин villare [1371]. В основе это именно усадьба, которая могла называться "дом такого-то" [1372]. В грамотах довольно часто встречаются выражения типа: villa cum suos villares [1373]. Есть и прямые указания на то, что villare находится в пределах villa [1374]. Процесс ее отпочкования от "виллы" оставил следы и в топонимии [1375]. Формулы различают villares и villulae [1376], но второе слово могло быть и продуктом стилизации [1377]. Нужно учитывать и контекст: есть грамоты, в которых упоминаются только villares, хотя речь явно не идет о выселках [1378]; наверное, эти случаи следует также трактовать как стилизацию, с оттенком умаления или уничижения. Из той же оперы более редкий термин villariunculum [1379]. В то же время villare довольно часто предстает как вполне самостоятельное поселение [1380]. Некоторые поселения в одном и том же документе названы и villa, и villare [1381]. Известны villares, имеющие в названии слово villa [1382]. Формула описания villa и villare схожи: villare часто упоминается с "тянущими" или "относящимися к ней" угодьями [1383], причем это вовсе не обязательно штамп [1384]. В то время как на территории манса могла быть самое большее часовня [1385], в пределах villare нередко имелась своя приходская церковь [1386]; есть основания полагать, что наличие в вилле более одной церкви связано как раз с образованием новых villares. Некоторые из них со временем превратились в достаточно крупные, по местным масштабам, поселения, например, Codalet в графстве Конфлан [1387] или те, что возникли вблизи руссильонских монастырей Эшалада [1388] и Куша [1389]. Характерно, что не только villa [1390], но даже vicus мог называться Villare [1391]. Таким образом, уже в каролингское время, наряду с древними селениями, в том числе расположенными вблизи виллы-резиденции посессора, и отдельно стоящими усадьбами, существовали кучевые поселения меньшего размера, возникшие в ходе аграрной колонизации.
Этот вывод позволяет скорректировать тезис о революционности изменений, произошедших около 1000 г. в облике сельских поселений. Эти изменения были несомненно очень значительными, однако в большей мере, чем это обычно представляется, подготовленными предшествующим развитием. Какие же факторы вызвали концентрацию населения в укрепленных замках и деревнях?
Бесспорна связь этого процесса с арабскими и вообще иноземными вторжениями. "До вторжения язычников, — сообщает биограф св. Бабона, — укрепления в этой стране были редки, и каждый жил безмятежно в своем поместье, пользуясь принадлежащим ему добром". Далее рассказывается, как Бабой (весьма крупный землевладелец), стремясь обезопасить себя и других от арабов, построил на вершине горы замок, под защиту которого стало стекаться окрестное население [1392]. Это сообщение перекликается с данными дипломов итальянского короля Беренгария I, разрешающих строительство замков ввиду угрозы со стороны венгров [1393]. Вместе с тем известно, что возникновение укрепленных поселений происходило и в тех районах, которые не были затронуты вторжениями IX–X вв., например, в Оверни, а в Италии и Средиземноморской Франции продолжалось тогда, когда эти вторжения давно уже прекратились.
Другим важным стимулом стала возросшая внутриполитическая дезорганизация, вызванная кризисом каролингской монархии и достигшая апогея во второй половине X — первой половине XI вв. Вопрос этот хорошо изучен (прежде всего П. Боннасси и Ж.-П. Поли), что освобождает меня от необходимости рассматривать его на уровне источников. Отмечу лишь, что процесс возникновения укрепленных поселений совпадает хронологически с движением за Божий мир и тесно связан с ним по существу: ведь, согласно постановлениям церковных соборов, страдавшие от феодальных усобиц крестьяне могли рассчитывать на безопасность не только в замках, но и возле приходских церквей, объявляемых неприкосновенными и постепенно обраставших укреплениями, наподобие замков. Ключевыми событиями в этом смысле были поместные соборы в Toulouges, близ Эльн (1027 г.), и в Нарбоне (1054 г.), с которыми обычно связывают провозглашение Божьего мира [1394].
В последние годы, говоря об "инкастелламенто", все чаще обращают внимание не только на замки как таковые, но и на другие разновидности укрепленных сельских поселений. Из них на сегодняшний день наиболее изучены поселения, сложившиеся вокруг приходских церквей, особенно характерные для Руссильона. Конечно, приходская церковь часто находилась рядом с самим феодальным замком, так что концентрация населения происходила одновременно вокруг резиденции сеньора и комплекса церковных зданий. Известны и такие случаи, когда приходская церковь, построенная некогда на равнине и, как можно предположить, в неплотном окружении отдельно стоящих усадеб, осталась в дальнейшем вне стен замка, воздвигнутого на возвышенности и постепенно перетянувшего окрестное население. Так, например, произошло в руссильонском селении Eus, которое с конца XI в., если не раньше, располагалось на крутом каменистом холме, тогда как приходская церковь осталась на равнине, примерно в 600 м. в стороне, рядом с кладбищем [1395]. Чаще, однако, ядром укрепленного поселения в этих местах становилась именно приходская церковь, сгруппировавшая дома и хозяйственные постройки окрестных жителей без участия и даже при отсутствии феодального замка. Примерами могут служить обследованные тем же А. Катафо Corsavy, Pollestres, Saint-Feliu-d'Avail и Toreilles [1396]. В Руссильоне такие поселения назывались cellera, на латинский лад — cellaria, что буквально означает "кладовая", или "амбар""; в южной Каталонии говорили: sagraria, т. е. "освященное место. Долгое время в таких укреплениях проживала лишь незначительная часть крестьян данной округи, большинство же ограничивалось хранением здесь своих запасов, и только в случае опасности перебиралось сюда из по-прежнему рассредоточенных усадеб. Сменилось не одно поколение, прежде чем основная масса селян обосновалась внутри укрепленных деревень и городков, а незащищенные изолированные усадьбы превратились во временные рабочие помещения, где жили лишь в страду или особо сильный зной. Впрочем, немалая часть сельского населения продолжала жить в открытых усадьбах [1397].
Этот вариант возникновения укрепленных кучевых поселений характерен и для некоторых других районов Средиземноморской Франции, например для округи Кастельнодари, исследованной недавно Ж.-П. Казом, в известной мере также для Каркассэ и Нарбонэ [1398]. По авторитетному мнению Л. Шнейдера, к этому типу относится местечко Saint-Martin-de-Londres, к северо-западу от Монпелье, с этой точки зрения, еще не изученное, но планировкой действительно напоминающее руссильонские celleres [1399]. В Восточном Лангедоке топонимия иногда позволяет проследить передислокацию населения от центра древнего поместья к подножью феодального замка или к приходской церкви [1400]. Насколько этот вариант был распространен в Провансе, еще предстоит выяснить. Есть основания полагать, что в этой части региона
