оговорки не могут умалить значение раскопок в Могио, тем более, что, согласно данным других археологов, использование земли и дерева (пускай в меньшем объеме) имело место и при строительстве некоторых частных замков, в том числе в центральном Провансе, не обделенном ни природными возвышенностями, ни камнем [1429].
Результаты этих раскопок побуждают переставить акценты в прочтении документальных источников и вспомнить, что в них зафиксировано не столько возникновение замков, сколько их наличие как уже состоявшейся формы поселения (главным образом в связи с отчуждением топографически привязанных к замкам земельных участков). Начало процесса "инкастелламенто" следует поэтому датировать несколько более ранним временем, а именно X в.
Оценивая его место в истории социальной организации пространства, нужно иметь в виду, что возведение укрепленных поселений (будь то замков, деревень или городков) было в изучаемом регионе очень древним и естественным способом обустройства, к которому прибегали вновь и вновь на протяжении огромного периода, начиная с бронзового века и кончая эпохой классического феодализма. Исторические обстоятельства, периодически востребующие поселения данного типа, конечно, менялись, но очевидно, что их удельный вес увеличивался в периоды нестабильности, особенно связанной с внешней угрозой. Так было в ходе германских вторжений V–VI вв., затем в ходе франко-арабских войн середины VIII в. и снова во время арабских, норманнских и венгерских набегов IX–X вв. Усобицы каролингских династов, к которым активно подключилась местная знать, также сыграли свою роль, но, поскольку рыцари не могли безоглядно разорять кормившие их очень временных врагов имения, решающим фактором следует все же признать нападения иноземцев, безразличных к сохранению людского потенциала и хозяйственной инфраструктуры чужой для них страны и потому сильнее дезорганизовавших нормальную жизнь.
Однако при всем значении военно-политического фактора, он не мог сам по себе вызвать изменение господствующей формы поселения. Политический хаос, достигший своего апогея, как принято сегодня считать, к 1000 г., если и не преувеличен (напомню хотя бы, что ослабление Каролингов и последующая смена династии, обычно упоминаемые в обоснование этого тезиса, не имели отношения к королевству Арелат), все же не затрагивал глубинных основ хозяйственной жизни. Его оправдано считать одной из основных предпосылок реорганизации пространства в пользу укрепленных поселений, но долгосрочный успех этого явления, несомненно, обусловлен социально-экономическими факторами. И если выбор формы поселения был подсказан природными условиями и тысячелетним историческим опытом, то наполнение этой формы реальным содержанием, в частности превращение укрепленной виллы в феодальный замок, а укрепленного селения — в настоящую феодальную деревню, было связано с процессами, характерными именно для данной эпохи, и в силу этого несводимо к перетеканию населения из рассредоточенных открытых усадеб в кучевые и защищенные стенами castra и burgi. Следует поэтому остерегаться как абсолютизации феномена "инкастелламенто", якобы, не имеющего аналогов в предшествующие столетия, так и недооценки его исторического своеобразия. Наряду с эпохой Принципата, ознаменованной распространением мелких и средних вилл, и намного хуже изученным периодом VI–VIII вв., отмеченным умножением числа изолированных крестьянских усадеб, излюбленная современными медиевистами "эпоха 1000 г." была связана с наибольшими, притом качественными, изменениями в типе поселений и всей территориальной организации.
Глава IV.
Аграрный строй
Изучение аграрной истории Средиземноморской Франции в раннее средневековье сопряжено с большими трудностями. В источниках этого времени редко упоминается движимое имущество, даже скот, не говоря уже об орудиях труда или технологиях. Сведения о полях, виноградниках, оливковых рощах и фруктовых садах, огородах, лугах, лесах, пустошах, мельницах, каналах и т. д. часты, но им почти всегда недостает конкретности. Даже в тех случаях, когда речь идет о вполне определенных полях или виноградниках, мы редко узнаем о них больше того, что они существуют. Между тем, большинство упоминаний приходится и вовсе на формулы принадлежности. Современная медиевистика склонна видеть в этих формулах отражение реалий местного пейзажа, а не бездумное следование трафарету [1430]. Применительно к Нижнему Лангедоку, М. Бурэн и А. Дюран выявили достаточно сильную корреляцию между формулой принадлежности и особенностями рельефа и растительности [1431], что обнадеживает, но не снимает вопрос о четкости отображения действительности.
Слишком часто вместо перечисления того, что именно должен был заплатить крестьянин в виде оброка, сталкиваешься с названием повинности или с конструкциями типа: "со всем, что с этого манса причитается" [1432], вместо злаков — с зерном [1433] и даже с хлебом [1434], вместо быков, овец, свиней — с мясом [1435]. При описании участков та же картина. Например, обнаружив в источнике термин hortus, мы, как правило, не сможем сказать, имеется ли в виду сад или огород. Зная, что речь идет именно о саде, мы почти всегда останемся в неведении относительно того, какие же деревья в нем выращивали: конкретная реальность, по большей части, заслонена "деревьями плодоносящими и неплодоносящими" [1436], "деревьями разного рода", "деревьями, которые там есть" и просто "деревьями" [1437]. С точки зрения поставленных в работе задач, было бы небесполезно разобраться в том, что ели и во что одевались монахи, но источники говорят, как правило, лишь о "пище" и "одежде" [1438]. Перечень осечек такого рода можно продолжать до бесконечности: вопреки пресловутой конкретности мышления, средневековые авторы и писцы избегали важных для исследователя деталей.
Поиски данных о возделываемых культурах, севооборотах, размерах полей и других аспектах сельскохозяйственной жизни больше всего напоминают поиски иголки в стогу сена. Добытые сведения можно уподобить случайно уцелевшим и к тому же изрядно поблекшим фрагментам большого мозаичного панно, восстанавливать которое приходится, отталкиваясь от данных более позднего времени. В этом плане исключительно полезны работы Р. Диона, Т. Склафер, Л. Стуфа, Н. Куле, ряда других авторов, занимавшихся аграрной историей и системой питания классического средневековья и нового времени. Эти работы помогают понять механизм традиционной южнофранцузской экономики, а потому могут служить своего рода точкой отсчета при реконструкции аграрного строя раннего средневековья. Однако совершенно ясно, что упор должен быть сделан на тексты изучаемой эпохи.
1. Сельскохозяйственные культуры
Для понимания аграрного строя Средиземноморской Франции ключевым является слово "поликультура". Речь идет не просто о естественном в условиях натурального хозяйства стремлении крестьян и их господ обеспечить себя возможно более разнообразным ассортиментом продуктов, но о совершенно особой системе хозяйствования, предопределенной
