и Константине Исаврийцах святые иконы?» Все сказали: «Да». И тут же последовал вывод: «Значит, они, конечно, стояли и были, и обычай их ставить — древний. Ибо не существующее и не стоявшее как может быть или пасть?» [410]
Следует отметить, что и в дальнейшем Лев V довольно осторожно осуществлял свои планы по запрету икон. В день Рожества Христова, 25 декабря 814 г., во время праздничной службы, он даже облобызал икону Спасителя в храме Святой Софии, чтобы несколько остудить наиболее категоричных иконоборцев.
Но на пути императора, как и ранее, встал знаменитый прп. Феодор Студит и монахи его обители. Для Студита уклончивая позиция царя была равносильна предательству Православия, и этот тезис все чаще и громче начал звучать в его устах. Авторитет преподобного и ранее был чрезвычайно высок — он отличался не только своим ригоризмом и образованностью, но и благочестием. А твердость его характера изначально предполагала, что тюрьмой и ссылкой игумена не испугаешь. Студит написал и разослал окружное послание по всем обителям и епархиям Константинопольского патриархата, в котором потребовал открыто выступить против иконоборцев. Начались уличные столкновения солдат гарнизона с иконопочитателями, и Лев понял, что время молчания уже прошло [411].
Император был вынужден пригласить игумена к себе на диспут, завершившийся в пользу Студита. Льву оставалось лишь строго заметить св. Феодору, что тот, излагая перед царем доводы в пользу почитания икон, был слишком дерзок; преподобный возражал. Согласно апостолу Павлу, сказал он, Бог поставил в Церкви, прежде всего, апостолов, затем пророков и учителей. А об императоре у святого апостола Павла ничего не сказано. Следовательно, царь обязан повиноваться в делах религии священству, а не посягать на чужие должности. «Так неужели ты исключаешь меня из Церкви?» — удивленно спросил император. «Не я, апостол», — отвечал Студит [412]. Изумленный Лев Армянин сказал, что за такие слова Студита следовало бы казнить, но он не доставит ему радости принять мученический венец.
Надо сказать, что преподобный привел сомнительные аргументы против церковных полномочий императоров. Ведь в Священном Писании ничего не говорится и о патриархах, тем более об их церковных полномочиях, а о повиновении властям недвусмысленно говорили и апостол Петр, и апостол Павел. Кроме того, нельзя не обратить внимания на то обстоятельство, что Студит был явно непоследователен в своем понимании характера отношений Церкви и императорской власти. Ведь совсем недавно он, нисколько не сомневаясь в своей правоте, вторгался в дела государственного управления и требовал от Михаила Рангаве начать войну с болгарами. Это лишний раз доказывает, что никакое раздельное существование двух союзов в те времена было принципиально невозможно. Очевидно, здесь — пример субъективного отношения к наиболее принципиальному вопросу, к сожалению, явленный в очередной раз преподобным Феодором.
В конце концов, окрыленный «пророчествами» и аргументами, собранными Иоанном Грамматиком, в марте 815 г. Лев V вызвал к себе патриарха св. Никифора и потребовал подписаться под царским указом об уничтожении святых икон. Но архиерей отказался, заявив, что готов отправиться в ссылку за ослушание приказа царя, но никогда не станет иконоборцем. Лев был не тем человеком, который откладывает решение в долгий ящик, тем более что иконоборцы из числа клириков активно начали «обрабатывать» царя. Их планам несколько помешала болезнь Константинопольского патриарха, в течение которой св. Никифор искренне надеялся отдать Богу душу и избавить императора от административных мер в отношении себя. Но в конце концов архиерей выздоровел и продолжал настаивать на своей позиции [413]. Тогда созвали синод, низложивший св. Никифора, а затем отправивший его в ссылку в монастырь Агафа на Босфоре, некогда построенный им самим. Там св. Никифор прожил еще 14 лет и мирно скончался в благочестии и чистоте.
Теперь разгорелась борьба за патриарший престол. Иоанн Грамматик при поддержке царя активно продвигал свою кандидатуру, но его отвергли, как неподходящего по возрасту и положению. И вскоре Константинопольским патриархом на праздник Пасхи был поставлен тот самый Феодот Каситера (815–821), который так ловко подвел императора под гонения на иконопочитателей [414]. Трудно сказать, насколько позднейшие свидетельства почитателей святых икон могут быть приняты во внимание, но некоторые современники утверждали, будто этот патриарх, вступивший на кафедру из светских лиц, и после своей хиротонии продолжал вести роскошный образ жизни, устраивая пышные обеды. Говорят, что на них он приглашал во множестве духовных лиц и даже будто бы заставлял монахов и иных клириков вкушать мясные блюда, даже когда на дворе стояли постные дни [415].
В апреле 815 г. состоялся Собор, на который, между прочим, был приглашен и прп. Феодор Студит. Однако он отказался, сославшись на то, что без благословения епископа, посвятившего его в игумены, не вправе посещать подобные мероприятия. Конечно, это был прямой намек на неканоничность низвержения св. Никифора и поставление в патриархи Каситера. Нельзя, однако, не заметить, что такие доводы уже не имели эффекта — все помнили, что не так давно преподобные Феодор и Платон категорически не желали вступать в общение с преследуемым ныне властями св. Никифором. И также ссылались на неканоничность посвящения того в Константинопольские патриархи.
Цель данного Собора, где наряду с епископами приняли участие и многие игумены, заключалась в восстановлении определений иконоборческого Собора 754 г. и предании забвению оросов VII Вселенского Собора. Эта задача была выполнена относительно легко; гораздо сложнее было реализовать данные решения в жизни. Непокорных иконопочитателей ждали тюрьмы и ссылки, а также поражение в правах, как еретиков — обычная мера правительства в таких случаях. Но Студит, возглавивший сопротивление, проигнорировал эти угрозы. В пику приказу царя и решению Собора он в Вербное воскресенье организовал Крестный ход с монахами своей обители, которые несли иконы и пели гимн, начинающийся словами: «Чтим образ Твой неоскверненный» [416]. Его активность дошла до такой неприятной царю степени, что тот, не очень желая, приказал направить преподобного в ссылку в Малую Азию, а Студийскую обитель, где проживало уже более 1 тыс. монахов, закрыть. Это была смелая мера, характерная для твердой воли Льва Армянина. Однако она принесла гораздо больше вреда для «официальной» Церкви, поскольку разогнанные монахи разошлись по всей стране и, частью переселившись в Рим и Южную Италию, стали настоящими глашатаями своего игумена.
Послания Студита, в которых правительство не ограничивало прп. Феодора, моментально расходились по всей стране, так что он даже однажды заметил: «Недавно я говорил о таинственном, и сейчас же распространилось мое слово отсюда до Константинополя, а оттуда до Бруссы». Когда царские слуги недвусмысленно сказали ему, что за непослушание императору
