однако этому желанию, как указывалось, не суждено было сбыться [406].
Нетрудно догадаться, что многие обстоятельства объективно вели Льва Армянина в лагерь иконоборцев. Гонения императора Михаила Рангаве на представителей этой церковной партии, происшедшие на фоне тяжелых поражений, вызвали, во-первых, обратную реакцию со стороны иконоборцев, скрепили их и озлобили. Во-вторых, суеверные, как все люди, византийцы немедленно соотнесли свои последние неудачи с попыткой восстановить почитание святых икон. Силлогизм был прост донельзя: если Римское государство терпит поражение, то, следовательно, римляне уклонились от истинной веры и вызвали Божий гнев.
Существовали и более глобальные причины реставрации иконоборчества, которых мы коснемся в специальном приложении. Поэтому переход императора Льва в иконоборческий лагерь являлся делом времени, не более. Кроме того, Лев не мог забыть, что именно патриарх — почитатель святых икон и его соратники, в первую очередь прп. Феодор Студит, систематически заявляли о невозможности вмешательства царя в церковные и догматические дела. И когда иконоборцы высказывали мысли, более привычные для слуха императора, о необходимости восстановить благочестие в Церкви, он вполне естественно включил их в список своих союзников. Тем более что этой обязанности никто и никогда и не снимал с императора как главы земной Церкви.
В довершение всех бед для почитателей икон произошло еще одно событие, окончательно определившее религиозные симпатии императора. Став царем, Лев Армянин решил отблагодарить того монаха, который когда-то, еще при царе Никифоре I, предсказал ему, молодому оруженосцу Варданиона, императорский пурпур. Он направил посыльного в обитель, где проживал монах, но тот по прибытии выяснил, что старец уже скончался, а в его келье проживает другой монах, некто Симватий. К несчастью, этот инок был непримиримым иконоборцем и заявил царскому посланнику, будто Льву недолго осталось царствовать, если только он не уничтожит «идолопочитание».
Смятенный посланник вернулся во дворец, доложил обо всем императору, и тот, встревоженный, пригласил для совета своего старого товарища Феодота Каситера. Надо сказать, что патриций Каситер относился к лицам, уже давно вхожим в царский дворец, — достаточно упомянуть, что его тетка являлась третьей женой императора Константина V и фамилия имела устойчивое положение в иерархии Византии. Правда, при этом, как отмечали современники, Феодот был не очень образован и не блистал мудростью. Как и все люди того времени (или всех времен?), царь и его советник с глубоким пиететом относились к лицам, способным дать простой и ясный совет в сложной ситуации. Поэтому руководство монаха, проживавшего в келье известного своей святостью старца, было воспринято, как «глас Божий».
Но все же Лев решил перестраховаться, и по его поручению Каситер на следующее утро отправился к другому известному иноку (или юродивому), о котором ходила слава святого подвижника, при жизни общающегося с Ангелами. К несчастью, и сам Каситер не очень доброжелательно относился к почитанию икон. Поэтому, явившись к старцу, проживавшему в портике Мавриана, он без обиняков попросил того при встрече с царем, который хотел прийти инкогнито, пообещать василевсу долгое царствие и многочисленную сильную династию, если только Лев запретит почитание икон. В противном случае отшельник должен был напророчествовать императору всевозможные беды.
Так и случилось. Хотя император оделся в простое платье, юродивый, едва взглянув на него, произнес: «Негоже тебе, царь, менять пурпурную одежду на простое платье и морочить умы людей». Конечно, царь был поражен «духовными» способностями собеседника, который, уговаривая василевса истребить иконы, называл его «тринадцатым апостолом» и обещал ему 72 года царствия. Лев Армянин не блистал образованностью св. Юстиниана Великого, и после этой встречи вопрос об иконах можно было считать закрытым. Его убежденность еще более укрепил настоятель храма мучеников Сергия и Вакха, будущий Константинопольский патриарх Иоанн Грамматик, во время одной церковной службы подошедший к царю и заявивший: «Разумей, царь, что говорит святое речение, да не раскаешься ты в начинаниях своих. Выбрось прочь образы, лишь по видимости святые, держись веры тех, кто их не почитает» [407].
Лев Армянин тут же привлек Иоанна Грамматика к себе, причислил его к дворцовому клиру и приказал совместно с помощниками подготовить сборник цитат из Священного Писания, где содержались бы доводы против икон. В декабре 814 г. необходимые доказательства, как считали Грамматик и Каситер, были собраны, и царь предложил патриарху св. Никифору выступить в публичном диспуте с противниками. Тот, однако, уклонился, небезосновательно напомнив Льву, что данный вопрос уже рассматривался на VII Вселенском Соборе, и потому он не вправе вновь затрагивать эту тему. Император упорствовал: «Арий один-единственный своей болтовней добился того, что из-за него был созван Собор», но патриарх не соглашался даже вступать в дискуссию с лицами, которые ему были не по рангу [408].
Так или иначе, но выходило, что нужен новый церковный Собор, который бы ревизовал VII Собор. Но, как и всегда, такие мероприятия требовали определенной подготовки. В Рим, понятно, обращаться было бесполезно. Константинополь за малым исключением находился в руках иконоборцев, оставались три восточных патриарха, мнение которых следовало сформировать. Всю зиму и начало весны император рассылал приглашения и принимал епископов. Но, будучи не в состоянии постичь все нюансы догматики, Лев много передоверял своим советникам, в первую очередь Иоанну Грамматику, который без труда указывал ему тех архиереев, которые не согласны с приведенными иконоборцами доводами в пользу своей позиции. «Симфония властей» сработала и на этот раз, но с обратным результатом: некоторых непослушных епископов по приказу царя отправили прямо в тюрьму, где они и пребывали до окончания его царствования. Вообще, следует отметить, что такие ситуации случались в царствование Льва V очень редко: как правило, первоначально император не допускал судебного преследования в отношении иконопочитателей, ограничиваясь превентивными мерами.
Страсти в столице медленно накалялись. Патриарх наотрез отказывался дискутировать с Иоанном Грамматиком, совершенно справедливо задавая вопрос: почему он, «Вселенский» архиерей, должен спорить с рядовым клириком? А население города и солдаты армейских частей, где сохранялись стойкие иконоборческие настроения, устроили манифестацию у Халки, в очередной раз забросав камнями образ Спасителя. Патриарх совершал службы о даровании Церкви мира и пытался созвать Поместный Собор в Константинополе из епископов и игуменов столичных монастырей, но клирики-иконоборцы активно протестовали. Чтобы несколько успокоить обе партии, император распорядился повсеместно снять иконы, если же этот приказ запаздывал с исполнением, иконоборцы сжигали их, разбивали, замазывали грязью [409].
Император пригласил патриарха на заседание синклита и там вновь повторил свое предложение провести дискуссию относительно икон. Ответ патриарха не лишен остроумия. Повернувшись к царю, он спросил: «Может ли пасть не существующее?» Поскольку вопрос носил довольно общий характер, присутствующие растерянно молчали, архиерей продолжил: «Пали при Льве
