своим «богам» множество людей и животных, затем вошел в морские волны и искупался. Выйдя на берег, он окропил морской водой болгарских воинов, приветствуемый своими многочисленными женами и бойцами, с восторгом взиравшими на великого вождя. Хотя хан находился в пределах полета стрелы, никто из защитников византийской столицы не решился выстрелить — все напряженно ожидали, что дальше будет делать варвар. Как опытный полководец, тот понял, что город, защищенный такими надежными укреплениями, ему не взять, но для того, чтобы припугнуть византийцев, приказал обнести эту часть городской стены насыпным валом.
Затем произошло одно событие, повлиявшее на ход военных действий, хотя достоверность его признается далеко не всеми историками. Итак, придя к выводу, что им ничего не угрожает, болгары активно занимались грабежом ближайших селений, не подозревая, что царь Лев Армянин уже придумал, каким способом наказать захватчиков. Во главе войск своей фемы он стал лагерем возле Месемврии, но ночью тайком от врага с изрядным числом опытных бойцов спрятался в засаде, не посвящая в свои планы остальных римских командиров. Наутро весть о том, что император покинул войско, разнеслась по всему византийскому лагерю и дошла до болгар, которые окончательно утратили бдительность. Однако на следующую ночь Лев V с засадным отрядом внезапно напал на врагов и нанес им поражение. Война — это война, поэтому римские легионеры не жалели ни взрослых, ни детей, отвечая болгарам за разорения. С тех пор холм, за которым скрывался император с войском, болгары назвали «холмом Льва», и память об этом нападении передали потомству [396].
Правда это или нет, но в любом случае достоверно известно, что когда к болгарам прибыло посольство от Римского императора, предлагавшего мир, Крум согласился на переговоры. Болгарин не знал о хитрости, задуманной Львом, при помощи которой тот намеревался навсегда освободиться от главной опасности болгарских нашествий — самого хана Крума. По предложению Римского царя вожди должны были встретиться наедине в сопровождении всего троих человек охраны с каждой стороны. Ночью, накануне переговоров, Лев Армянин направил нескольких вооруженных воинов в засаду у Влахернских ворот, которые должны были по условному сигналу напасть на Крума и умертвить того. Как ни странно, но этот малопривлекательный способ устранения командующего вражеской армии не вызывал у современников никаких отрицательных эмоций — в той тотальной войне, какая образовалась между римлянами и болгарами, все средства казались хорошими, если вели кратчайшим путем к поставленной цели. К тому же в глазах византийцев Крум был пусть и не рядовым, но все же языческим вождем, а не Богом поставленным и венчанным Церковью христианским императором, главы которого нельзя было касаться. И убийство варвара казалось благородным делом, преследующим благие цели.
Утром Крум прибыл на берег моря и сошел с коня, ожидая, пока римляне подъедут к нему. Один из них, по имени Ексавул, снял головной убор — тайный знак для убийц, но болгарин каким-то звериным чутьем почувствовал опасность, вскочил на коня и ускакал. Византийцы помчались за ним, пуская в Крума стрелы — говорят, он был даже ранен, но убить хана не смогли. Единственным утешением было то, что римляне пленили спутников Крума, с которыми тот прибыл на переговоры. Но для забывших уже об успехах византийцев эта сцена явила залог будущей победы. В восторге многие из них поднялись на крепостные стены и в восторге восклицали: «Крест победил!» [397]
Ответ хана был адекватным: буквально на следующий день он начал систематически разорять окрестности Константинополя. Все, что можно было взять с собой, болгары брали, остальное сжигали и истребляли, однако и на этот раз не рискнули штурмовать римскую столицу. С огромной добычей они вернулись к своим товарищам, осаждавшим Адрианополь, и вскоре голод сломил сопротивление византийского гарнизона. Множество пленников, включая епископа Михаила, было отправлено в Задунайскую Болгарию [398].
Зима с 813 на 814 г. не принесла византийцам облегчения: поступили известия о том, что хан Крум с 30-тысячным войском вновь двинулся на римские земли. Вскоре пришли сообщения о разоренных селениях и о взятии города Аркадиополя, все население которого болгары пленили и отправили к себе на родину. Варварам оставалось не так далеко до византийской столицы, когда наступила весенняя оттепель, и дороги развезло. Более двух недель болгары стояли на месте, но, не дождавшись благоприятной погоды, повернули обратно, уводя с собой более 50 тыс. пленников [399].
Во время войны выяснилось также, что в самой византийской столице нашлось немало людей, недовольных унижением своей державы и весьма скептически относящихся к талантам Льва Армянина. Чтобы укрепить царство, император приказал патриарху венчать своего сына Симватия, которого после обряда и совершения таинства по желанию Льва начали величать Константином — в память царя Константина V. Помимо этого Лев Армянин жестоко расправился с распространителями злых слухов и потенциальными заговорщиками. Не прибегая к смертной казни, он повелел отрезать у них главные члены и вывесить на всеобщее обозрение; вскоре слухи прекратились.
Хотя Крум и отступил в Болгарию, опасность нового нашествия варваров в 814 г. приуменьшать было невозможно. Император деятельно готовился к предстоящей войне, спешно формируя новую армию, — старое войско перестало существовать год назад, — и укрепляя города по западной границе. Желая поднять боевой дух новобранцев, он «словно оса, никогда не расстающаяся со своим жалом, сам упражнял свое воинство, во многих городах Фракии и Македонии собственными стараниями возвел от основания города и объезжал земли, дабы вселить страх и ужас во врагов». Выходец из военных низов, царь прекрасно понимал, что талант военачальника далеко не всегда рождается в аристократических покоях. И потому активно отыскивал молодых способных командиров «из простых», доверяя им самые ответственные поручения и высокие должности.
После корыстного Никифора Геника и безвольного Михаила Рангаве Римская держава вновь увидела императора, достойного стать рядом с самыми прославленными царями: защитника отечества и патриота, полководца и справедливого судью. Являя собой блестящий пример человека, сумевшего подняться над сребролюбием, император охотно жертвовал личные сбережения на государственные нужды, и по аналогичному признаку расставлял новых офицеров и гражданских чиновников, отличая тех не по богатству, а по доблести и чести. С казнокрадами царь был крут, как с предателями и изменниками.
Желая восстановить порядок в стране, Лев Армянин выкраивал время, заполненное приготовлениями к войне с болгарами и текущими делами, для принятия жалоб по судебным делам. Часто его можно было видеть сидящим в одной из палат Большого императорского дворца, где он лично принимал своих подданных. Сохранилась история — прекрасная иллюстрация справедливого суда императора над нерадивыми чиновниками и обидчиками бедных.
