Ознакомительная версия.
Но это учение есть не единственное, что заключают в себе Ответы восточных патриархов. Разрушая теорию подчинения царя патриарху, Ответы, с другой стороны, предлагали новое учение о пределах царской власти, и учение это замечательно тем, что оно идет вразрез со всеми идеями, какие на этот счет развивались до того времени в русской литературе. Определяя в 1 главе понятие царя как законного начальства (εννομος έπιστασία), восточные патриархи попутно как бы высказывали мысль, что царь есть власть, действующая закономерным образом. В толковании на первый ответ кроме того сказано, что царь «служит правде» (τής διχαιοσύνης έργάτης). Та и другая мысль, следовательно, изображают царскую власть как ограниченную законом. Можно было бы думать, что патриархи останутся до конца верны этому взгляду, но на деле оказалось не то. Пятый из числа предложенных им вопросов гласил: «Аще царь повелевает что, яко устав и крепость да будет?» Здесь в несколько неясной форме, очевидно, поставлен вопрос о том, всякое ли повеление царя имеет обязательную силу, т. е. иными словами, обладает ли царь вполне неограниченной властью [939] . Если бы патриархи пожелали при ответе на этот вопрос поступить так, как они поступили при ответе на первый вопрос, т. е. опереться на Эпанагогу, то они должны были бы сказать, что повеления царя не могут нарушать св. Писания, постановлений Вселенских соборов и действующих законов [940] . Но патриархи отступили здесь от Эпанагоги. Они ответили, что все «царю угодное, закон и устав есть» (δπερ άρέσει τφ βασιλεί, νόμος έστίν) – все равно, выражена ли воля царя письменно или словесно. Поэтому «никтоже кую волю имать воспротивитися царскому повелению, зане собою закон есть, аще бы убо был и церковный настоятель, или аще бы рекл патриарх, или иного коего чина» [941] . Это – формула для теории абсолютной, ничем не ограниченной власти, и потому издатели памятника с полным основанием могли дать ему то название, которое он теперь носит: Ответы четырех вселенских патриархов на 25 вопросов о власти царской беспредельной и патриаршей ограниченной. Патриархи составили свою формулу, вне всякого сомнения, под сильным влиянием Юстиниановых Институций, где находится известное положение: quod principi placuit, legis habet vigorem. Нетрудно заметить, что ответ патриархов почти с буквальной точностью воспроизводит то место Василик, в котором излагается это положение [942] . Тема этого положения, как известно, не получила развития в русской политической литературе; в ней никогда до этого времени не было выставлено учения, что закон есть все угодное царю, или что для царя необязательны церковные постановления. Таких идей древняя русская литература не знает. Сам царь Алексей Михайлович, для которого, главным образом, и предназначался ответ восточных патриархов, держался на этот счет другого мнения. Хотя и в очень общей форме, он высказывался в письмах своих о назначении царской власти. По его убеждению, Бог даровал ему власть «люди Его Световы рассудити в правду, всем равно»; самым важным своим делом он считал «люди Божия рассуждати в правде», «писано бо есть: суд Божий николи крив не живет» [943] . В этих словах нетрудно угадать идею подчинения царя началу права, идею, которая от возникновения русской письменности до конца XVII в. была у нас самой излюбленной темой и повторялась много раз в различной форме. Учение о беспредельности царской власти не встречало, таким образом, сочувствия даже в самом царе, который более, чем кто-нибудь другой, был заинтересован в расширении пределов своей власти. Оно и не привилось на русской почве: в остальные годы XVII в. не оказалось ни одного русского книжника, который бы им воспользовался.
Ответы восточных патриархов, поскольку они говорили о существе царской и патриаршей власти, не получили санкции. На соборе 1667 г. вопросы эти явились предметом горячего спора. Если верить сообщению газского митрополита Паисия Лигарида, на соборе было несколько течений. Некоторые епархиальные архиереи – Павел Крутицкий, Иларион Рязанский, Симеон Вологодский и другие – настаивали на превосходстве священства и доказывали его очень близко к Никону. Сам Паисий склонялся к тому, чтобы признать первенство за царством. При этом он попутно доказывал и беспредельность царской власти, т. е. что «царь не подлежит законам». Главными доказательствами ему служили: i-я книга Царств гл. 8, где Самуил описывает царскую власть [944] , и 105-я новелла Юстиниана, где говорится, что Бог подчинил царям законы, и что царь есть одушевленный закон [945] . Восторжествовало среднее мнение. Собор постановил, что царь имеет независимую власть в делах государственных, а патриарх– в делах церковных, и что ни один из них не должен вмешиваться в область другого [946] .
Решением собора было официально осуждено учение Никона об ограничении царской власти властью патриарха, но решение это не остановило обсуждения вопроса об отношении царской власти к церкви и церковным делам в литературе. Как слабый отголосок теории Никона, мы имеем поучение чудовского архимандрита Иоакима (1673 г.), который проводит мысль, что духовная власть выше светской. Последняя борется с преступниками, а первая с самим грехом, «не главу, но недуг отсецает». Поэтому, «елико разнствует тело души или, елико отстоит небо от земли», настолько церковная власть больше государственной. Однако Иоаким не делает отсюда никакого вывода о пределах царской власти [947] . Один из ближайших преемников Никона по кафедре – патриарх Питирим (1673–1673) высказался как сторонник противоположного взгляда. В своей речи при возведении его на кафедру он просит царя «не оставити нас, смиренных, во окормлении превеликого корабля сего». Царь должен, по его мнению, «простирати пресветлого царского величества руку помощи , якоже и прежде творяху христианстии благочестивии царие, Константин В. и проч. Понеже ничтоже ино царству пределательнейше и претщательнейше, разве еже церквам, в нем сущим, соблюдатися всякие напасти и озлобления» [948] . Это – не теория Никона и не учение о невмешательстве, провозглашенное собором 1667 г.; это – открытое признание за царской властью права на участие в церковных делах. Это – то самое направление, родоначальниками которого были в русской литературе митрополиты Иларион и Никифор, а продолжателями – Иосиф Волоцкий, Максим Грек, старец Филофей и др. Вероятно, у него были корни в живой действительности, если его не могли уничтожить ни Никон, ни собор, созванный для его осуждения.
Политическое учение раскола до сих пор еще не было предметом особого исследования, и есть даже мнение, что раскол и не создал никаких политических идей. Так как раскол отделился от церкви, но продолжал жить в государстве, то и думают, что его дело сводилось не к борьбе с государством, а к борьбе с церковью. Поэтому и вопросы, возникавшие в расколе, не могли будто бы иметь иного характера, кроме церковного [949] . Но при ближайшем знакомстве с сочинениями первых расколоучителей этот взгляд оказывается не вполне верным. Сочинения эти свидетельствуют, что учителя раскола имели интерес к политическим вопросам и по своему отношению к церкви и к государству должны были этих вопросов касаться. Мы находим у них ссылки на такие произведения, в которых политическим идеям отводится довольно видное место, например, на сочинения Иосифа Волоцкого, Максима Грека, послание патриарха Фотия болгарскому царю Борису, Стоглав. При обыске у одного деятеля раскола были найдены, между прочим, следующие книги: «Три тетради о постановлении царском; девять тетрадей: выписка из кроников латинских, отчего на царство разорение приходит; пять тетрадей, а в них в начале написано о описании вин или причин, к погибели и к разорению царства приводят , переведено с розных книг латынского языка»; у него же найдено послание старца Артемия и опровержение ереси Косого, т. е. по всей вероятности, одно из сочинений Зиновия Отенского [950] . Сочинения таких видных деятелей раскола, как протопоп Аввакум, Иван Неронов, диакон Федор Иванов, Никита Пустосвят, поп Лазарь, подьяк Федор Трофимов, инок Сергий, а также безымянные произведения: «Щит веры», соловецкие челобитные и др., показывают, что раскол впитал в себя много политических идей из предшествующей литературы и на основе их создал собственное учение, в котором отведено довольно видное место, между прочим, и вопросу о пределах царской власти.
Основу философско-исторических воззрений раскола составляет учение о Третьем Риме. У раскольников господствует отрицательное отношение к грекам. Вера греческая не только подвергается насилию от агарян, но и сами греки изменили православию. Как говорит поп Лазарь в своей челобитной Алексею Михайловичу, греческий царь «от законов отеческих к папе приступи, хотя Иерусалим от турок очистить», и с того времени приняли греки «папежские законы», и «свое главное спасение потеряли» [951] . Царьград перестал быть Новым Римом, и Русь – его наследница. Эта мысль много раз повторяется в писаниях раскольников. Диакон Фед. Иванов говорит в своей челобитной словами Филофея: «Вся царства, государь, в конец стекошася, сиречь во твое богохранимое господарство; зде истинная православная вера: не пошто нам искать – заблудить будет». В космографии написано: «Несть под солнцем такого благочестия и веры правые, яко в московском государстве». В знаменитой Соловецкой челобитной читаем: «Един на всей вселенней владыка и блюститель непорочные веры християнские, самодержавный великий государь царь благочестием всех превзыдет, и все благочество в твое государство едино царство собрашася, и Третий Рим благочестия ради твое государство московское царство именоваша». Связывая с этим сказание о белом клобуке, раскольнические произведения считают Русь хранительницей благочестия и русского царя – блюстителем правоверия. «Ты един, великий государь, – обращается Никита Пустосвят к Алексею Михайловичу, – христоименитый царь, наша христианская глава, иже во всех концех всея вселенные совершенным благочестием благоразумие уветый сияеши… и не токмо превеликой России, но и всея подсолнечные ты, великий государь, достойнейший царь» [952] . Из учения о Третьем Риме расколоучители, как и старец Филофей, делают вывод, что Русь должна быть на высоте своего положения и исправить свои недостатки, но по понятным причинам наряду с этим выводом находим у них и другую мысль, а именно, что для сохранения своего величия Русь должна оставаться верной отеческим преданиям. Поп Лазарь, например, пишет: «Во окрестных царствах, болгары, Угры и прочии таковии, егда в законех отеческих непоступно пребываху, тогда божественную царскую власть над собою имеяху и окрестным языком во бранех страшни и храбри беяху; егда же в законех отеческих соблудиша и того ради божественную царскую власть изгубиша, тем ныне окрестным нечестивым языком в порабощение быша… И ты, государь, чти историю еллинскую, от ноевых внучат и до пророков и апостолов, и се уразумееши. Царю благородный, всем тя благоразумна и мудра суща, и чуждуся, како времени сего не испытуеши!» [953] .
Ознакомительная версия.
