Ознакомительная версия.
Итак, царь пользуется, по учению раскола, полным верховенством власти и не подчинен патриарху. Но пользуется ли он сам какими-нибудь правами в области церкви? При первом знакомстве с произведениями расколоучителей может показаться, что в этом вопросе они не выработали себе определенного мнения, и что они, в зависимости от обстоятельств, иногда отрицают за царем право на вмешательство в церковные дела, иногда же сами обращаются к нему с настойчивыми требованиями установить в церкви желательный для них порядок. Например, Ив. Неронов обращается к Алексею Михайловичу с такими словами: «Стани добре, о церковное чадо, и воньми плачю и молению твоих государев богомольцов, предвари и ущедри матерь твою святую соборную и апостольскую церковь , да не до конца растлят тоя красоту сынове века сего»; Никита Пустосвят называет царя «христианского благочестия строителем» и просит его: «Попекися добре нашими душами»; поп Лазарь пишет Алексею Михайловичу: «Имаши власть Божию. Сего ради божественная сотворяти смееши». В то же время Ив. Неронов, опираясь, может быть, на 6-ю новеллу Юстиниана, так рассуждает о задачах царства и священства: «Ваше убо есть, благочестивый царю, еже о здании градов и полат и пресветлых домов промышляти , наше же, смиренных, день и нощь о спасении душ человеческих пещися и не щадети своея души ради пасомых пользы» [959] . Но эта сбивчивость только кажущаяся, а в действительности у расколоучителей есть вполне определенное мнение об объеме прав царя в области церкви. Именно они отрицают у него права в области церковноучительной и догматической, но в то же время признают их в области церковного управления и в охране чистоты православия. Этим и объясняется, что в одних случаях они осуждают царя за вмешательство в церковные дела, а в других – поощряют к такому вмешательству. Лучше всего эту мысль выразил Аввакум в своем Толковании на псалом 44: «В коих правилех писано царю церковию владеть и догмат изменять, святая кадить? Толко ему подобает смотрить и оберегать от волк, губящих ее, а не учить, как вера держать, и как персты слагать. С. 60.не царево дело, но православных пастырей и истинных архиереов, иже души своя полагают за стадо Христово». Вступать в область, назначенную пастырям церкви, царь не имеет права. Аввакум, обращаясь к царю Манассии, а на самом деле имея в виду Алексея Михайловича, говорит: «Кайся вправду, Манасия! Не гляди на Озию во отчаяние пришедша, дерзнувша святая покадити, но зри на Богоотца и пророка Давида» [960] . Но охрану православия все без исключения расколоучители признают как существенную обязанность царя. Никита Пустосвят называет Алексея Михайловича: «истинный благочестию рачитель и святого пути богоуставного закона богошественный и премудрый исходатай и благоразумный поспешник и отческому преданию изыскатель». Он же восхваляет великого князя Василия Васильевича за его энергию в деле митрополита Исидора, где он показал себя как «веры истинный страж и строитель, о нейже зело добре попечеся». В своей борьбе против Никона расколоучители всю надежду возлагают только на вмешательство царя. Аввакум надеется, что царь велит «исторгнути злое ево (т. е. Никона) и пагубное учение» и даже прямо «отложить служебники новые». Никита Пустосвят просит, «яко да твоим , великого государя, христолюбивым тщанием и всех архиерей… паки чиста явится церковная нива». Тоже говорит и поп Лазарь: «да управится вами закон отец ваших и умирится святая церковь во единство» [961] .
Много говорят расколоучители и о правах царя в области церковного управления. Они признают за ним право созывать церковные соборы, избирать священнослужителей и даже судить их. Так, о соборе говорит Ив. Неронов в своем послании царю: «Молим тя, о христолюбивый царю, изволи собору быти… Собору истинному, а не сонмище иудейское: не единым бо архиереом подобает собратися, но и священным архимандритом и священноигуменом, такожде и в мире живущим и житие добродетельное проходящим всякого чина людям… Тебе же государю, яко превеликому столпу, ту председети и всех зрети». Никита Пустосвят просит царя как «христианскую главу», чтобы он повелел «соборнейшим рассуждением рассудить», чему нужно следовать – древнему или новому благочестию. Диакон Фед. Иванов тоже просит царя собрать «всех нас воедино, кои стоят за старое, и кои стоят за новое», чтобы узнать истину [962] . Относительно участия царя в избрании патриарха у раскольников как будто было некоторое колебание: с одной стороны, они имели основание опасаться, что собор не изберет на место Никона желательное для них лицо, а с другой – они считали активное участие царя в избрании патриарха несогласным с каноническими правилами. Такое впечатление, по крайней мере, производит челобитная, поданная в 1660 г. Алексею Михайловичу Ив. Нероновым об избрании патриарха. В ней он молит царя: «Избрати убо благоволи , паче же и поискати мужей, любящих Бога, и паки молю дерзостне, – и его же любиши сам. Божие бо сие и великое дело, и самого святого и животворящего Духа действо и духовных мужей, от них же еси первый сам, и общего совета, и со всеми христолюбцы единомудренного». Далее он, однако, говорит, что при избрании патриарха должен явиться «жребий апостольский», и напоминает постановление Вселенского собора, по которому избрание «от мирских властелей не твердо есть», и 30-е ап. правило, угрожающее лишением сана священнослужителю, который принял бы постановление «мирских князь помощию». Поэтому он просит царя Алексея Михайловича устроить избрание патриарха «советом духовным» и с соблюдением всех апостольских и отеческих правил. А затем он опять просит царя, чтобы «поискати благоволил» такого мужа, который бы сиял в его царстве вместо венца. Вероятнее всего, что Неронов и его единомышленники допускали всего только нравственное и неофициальное участие царя в избрании патриарха, которое бы не мешало избранию иметь строго канонический характер, и только не умели или не хотели эту мысль ясно выразить. Что же касается избрания лиц низших степеней священства, то его расколоучители прямо считают одним из прав царской власти. Так, например, Фед. Трофимов обвиняет свободных архиереев в том, что они архимандритов, игуменов и протопопов поставляют «самовольством, без указу великого государя». Точно так же без колебаний признают они за царем право судить архиереев. Аввакум в приведенном уже Толковании на 44-й псалом говорит по поводу Никона: «Как бы доброй царь, повесил бы ево на высокое древо, яко древле Артаксеркс Амана хотяща погубити Марходея и род Израилев искоренити. Миленькой царь Иван Васильевич скоро бы указ сделал такой собаке». В этих словах можно, пожалуй, еще видеть не столько спокойное выражение продуманной мысли, сколько личное раздражение против Никона; но что таковы были и действительно взгляды, господствовавшие в расколе, это показывают спокойные слова, в которых он говорит о свободных архиереях: «что они царскому суду не подлежат, и то есть свобода жь. А что их судити патриарху, подобно сему еже глаголет Господь: аще сатана сатану изгонит, на ся разделился есть. Якоже Бог един судит всем, тако и всеобдержай царь» [963] .
Исследователи раскола находят у него сходство с иосифлянами в проявлении нетерпимости к чужому мнению и в том, что представители его требовали от правительства суровых мер по отношению к своим противникам [964] . Изложенное позволяет утверждать, что между расколом и иосифлянским направлением была более глубокая связь, и указанное сходство составляло только частный вывод из нее. Близость эта заключалась в том, что учение раскола, как и учение, основанное волоколамским игуменом, признает подчинение церкви государству. Это – неполное сходство, потому что у Иосифа Волоцкого подчинение церкви государству умерялось противоположным началом подчинения самой царской власти церковным законоположениям. У писателей раскола это начало выражено гораздо слабее – в виде обязательности для царя правды и православной веры. Зато в подчинении церкви государству сходство между обоими учениями не только в общей идее, но и в подробностях; совершенно так, как иосифляне, раскол признает за царем право собирать церковные соборы, право избирать и судить священнослужителей. Но у писателей раскола есть, кроме того, одна черта, которая, может быть, была и у иосифлян, но в произведениях их не отразилась. Это стремление к тому, чтобы при всем подчинении церкви царской власти служители ее сохранили полную нравственную самостоятельность и не были только исполнителями царских велений. Расколоучители различали, вообще, истинных и ложных пастырей. Ложный пастырь – это волк «в овчей кожи», он заботится только о себе самом и «нерадеет» о своей пастве; истинный пастырь, наоборот, полагает душу свою за стадо Христово. И вот, одним из свойств ложного пастыря раскольники считали как раз его несамостоятельность. Поп Лазарь, например, в своей челобитной отводит особую главу вопросу « О лжи и молчании и о нерадении пастырей последних» и обвиняет этих пастырей в том, что они в угоду царю сообщают ему ложные сведения о ревнителях старины. Аввакум же в одном из своих произведений еще решительнее говорит о пастырях, «иже и так и сяк готовы на одном часу перевернуться. Сии бо волцы, а не пастыри, душегубцы, а не спасители: своими руками готовы неповинных кровь пролияти и исповедников православные веры во огнь всаждати. Хороши законоучителие! Да што на них! Таковые нароком наставлены, яко земские ярышки, – шо им велят, то и творят. Толко у них и вытвержено: а-се, государь, во-се, государь, добро, государь!» Любопытно, что к числу таких пастырей-потаковников Аввакум относит Павла Крутицкого, который на соборе 1667 г. был горячим защитником церковной свободы [965] . Эта мысль сама по себе, может быть, не очень значительная составляет, однако, довольно важное дополнение к принятому расколом иосифлянскому учению о подчинении церкви государству: она показывает, что в сознании допетровской Руси приписываемые царской власти права церковного управления не противоречили нравственной свободе церкви и не превращали ее в государственное учреждение.
Ознакомительная версия.
