местности власти балтийских немцев являлась сама усадьба помещика — центр управления поместьем. В Эстляндии и Северной Лифляндии (эстонские территории) преданы огню 120 и 47 помещичьих домов соответственно; в Южной Лифляндии и Курляндии (латышские земли), сожжены, соответственно, 183 и 229 таких домов. На протяжении 1905 г., по примерным подсчетам, было уничтожено или серьезно повреждено около 40 % всех помещичьих усадеб. В литовских провинциях главными целями являлись русскоязычные сельские школы (вызывавшие ненависть местных жителей на протяжении сорока лет), российские чиновники и другие символы царской власти. Крестьяне прекратили платить налоги и вносить выкупные платежи, выплачиваемые правительству в обмен на освобождение 1861 г. Предъявлялись требования об организации начального и среднего образования на литовском языке и о предоставлении литовским католикам возможности занимать государственные должности. В этот период уничтожались учебники на русском языке, совершались нападения на православные церкви и монастыри, а иногда даже на небольшие части российской армии. Больше всего от подобных вспышек насилия пострадала Сувалкия — губернатор, назначенный царским правительством, писал в ноябре 1905 г., что эта земля оказалась полностью «охвачена анархией».
В последние месяцы 1905 г. события на побережье, особенно в сельской местности, приобрели (в разной степени) националистический характер — латыши и эстонцы выступали против немцев и русских, а литовцы — против русских и иногда поляков в Литве. Национальный элемент противостояния просматривался довольно плохо, тогда как политэкономические мотивы оставались в Прибалтике наиболее заметными. К недовольству социалистов, для которых главным оставалось понятие «класс», «национальный вопрос» стало невозможно обходить, так же как нельзя было избежать и языкового вопроса. Пока социалисты красноречиво высказывали свою солидарность с «рабочим классом» во всем мире, в том числе и в России, главными целями большинства прибалтийских активистов являлись начальное образование на эстонском, литовском и латышском, издание литературы без цензуры на этих языках, а также участие во власти наравне со сложившимися правящими элитами.
На протяжении всего года самодержавие шло на уступки: в марте Николай II сообщил о намерении создать некий совещательный орган, а в апреле царский манифест объявил о созыве Государственной Думы. В мае российские либеральные активисты создали «Союз союзов», целью которого было объединение всех либеральных организаций, стремящиеся к реформам. Как уже упоминалось, в городах и деревнях были распространены движения и объединения несколько иного характера, и, поскольку петербургское правительство не стремилось к их насильственной ликвидации, возникло мнение, что наступили более спокойные времена. Октябрьский манифест, провозглашенный 30 октября 1905 г., в котором царь обещал создать общероссийский парламент и отменить ограничения свободы слова и печати, также способствовал укреплению этой несколько иллюзорной точки зрения. Однако правительство время от времени демонстрировало, что все еще не отказывается от применения грубой силы: например, 16 октября во время мирной демонстрации в Таллине солдаты открыли стрельбу, в результате чего погибли 60 человек и 200 были ранены.
В такой весьма двусмысленной ситуации на побережье прошло четыре больших собрания: Всеэстонское собрание народных представителей (27–29 ноября), Великий вильнюсский сейм (4–5 декабря) и два собрания в Риге в конце ноября (съезд школьных учителей и съезд сельских делегатов, созванный якобы для выдвижения предложений о реформах сельского хозяйства). Эти собрания стали кульминацией настроений, возникших в начале года, и создали политическую платформу для местных активистов, стремившихся донести свои чаяния до властей.
В то же время данных мероприятия ясно показывали напряжение, царившее в рядах «оппозиции», очевидную слабость ее организации и то, насколько различались были стремления активистов трех регионов побережья. Несмотря на принятие неких резолюций, общие собрания демонстрировали, что среди эстонских, латышских и литовских активистов существовали существенные расхождения во взглядах. Эстонское собрание распалось на две фракции — умеренную и радикальную; Великий вильнюсский сейм в конце концов остановился на компромиссной резолюции, имевшей гораздо более выраженный политический характер, чем планировали его организаторы во главе с «патриархом» Ионасом Банасевичяусом; тогда как в Риге встречи школьных учителей и сельских делегатов координировались в основном социал-демократами, которые успешно справились со всякого рода возражениями, в том числе против их руководства, и добились принятия подготовленных ими заранее резолюций. На всех мероприятиях использовались местные языки — эстонский, латышский и литовский, — однако во время работы собраний, а также до и после них оставались открытыми вопросы: что именно отражают принятые на них резолюции (волю народа или программы левых активистов), как в них следует расставлять приоритеты и в какой последовательности исполнять и, наконец, наиболее важный — кому именно следует делегировать полномочия по их реализации. Среди затронутых вопросов наиболее важным был один: делегаты хотели для Прибалтики культурной автономии, основанной на географическом распределении трех наиболее значимых языковых общностей, а также появления институтов, осуществляющих эту автономию. В определенном смысле упомянутые собрания стали завершающей фазой начавшегося задолго до того «национального пробуждения»: три «крестьянских народа» — теперь вполне дифференцированных социально и экономически, а также имеющих сложившиеся культуры печатного слова на трех языках — предъявляли серьезные претензии на культурное пространство побережья, а те, кто не был ни эстонцем, ни латышом, ни литовцем, рассматривались в данном сценарии как поселенцы.
В начале декабря петербургское правительство начало применять силу в ответ на так называемые «революционные эксцессы» на побережье (и где бы то ни было в пределах Империи). Под «эксцессами» оно подразумевало любые действия, направленные против государственных или местных властей и осуществляемые социалистами, представителями умеренных взглядов и даже просто теми, кто высказывался в духе, не одобряемом властями. Было объявлено о применении смертной казни, и части регулярной российской армии и местной милиции (на побережье состоявшей из балтийских немцев) начали очищать города и села от «участников событий 1905 года». Эти действия продолжались и в 1906 г., а судебные процессы над действительными или предполагаемыми преступниками — и в 1907 г. Сеть была раскинута весьма широко и включала военно-полевые суды и немедленное исполнение приговоров наряду с более традиционными судебными разбирательствами. Подобные меры были направлены против лиц, совершавших насильственные действия, подозреваемых или уличенных в пособничестве тем, кто их совершал, а также против тех, кто публично высказывался на запрещенные темы и публиковал по данным вопросам свое мнение, особенно после октябрьского манифеста. В Эстляндии, Лифляндии и Курляндии местная милиция, состоявшая из балтийских немцев (команды Selbstschutz, то есть самообороны), воспользовалась возможностью свести счеты с сельским населением, которое подозревали в националистических настроениях; по оценкам, в результате ее действий сгорели дотла от 300 до 400 крестьянских хозяйств.
Точное количество людей, связанных с этими событиями, остается неизвестным, но, по оценкам, на эстонских территориях около 300 человек были казнены, 600 — подвергнуты телесным наказаниям и еще 500 — отправлены на каторжные работы. Также известно, что в трех балтийских губерниях число казненных составило 2500 человек,
