главными орудиями, с помощью которых семейство первопоселенцев могло улучшить свое существование. Плуги мало использовались, пока поля не были полностью очищены от пней. Сев шел вручную, урожай тоже вручную косили косами. Молотили цепами, так как до 1832 г. в Верхней Канаде отсутствовали механизмы для этой работы; она считалась утомительной, грязной, которую выполняли на полу амбара, предварительно отворив все двери, чтобы с помощью ветра отделить зерна пшеницы от половы. Чтобы поддерживать в рабочем состоянии все предметы быта и орудия труда, фермерской семье приходилось проявлять много терпения и смекалки. Один иммигрант-ирландец — более обеспеченный, образованный и обустроенный человек по сравнению с большинством поселенцев, хорошо уловил способность к приспособлению, которая была необходима в новой жизни. В 1832 г. он писал в Дублин:
«Дома я постоянно занят ковкой лошадей, изготовлением ворот, изгородей, каминных досок, мебели. Действительно, мои технические навыки столь многочисленны, что я с трудом могу их перечислить, но чтобы вы получили хоть какое-то представление об их разнообразии, сообщаю, что мне пришлось в один и тот же день сделать зуб из слоновой кости для прелестной девочки и металлический зуб для бороны».
По словам знаменитой Кэтрин Парр Трейл, леди испытавшей все тяготы жизни первопоселенцев и написавшей об этом в 1836 г. превосходный отчет «В лесной глуши Канады» («The Backwoods of Canada»), это была жизнь, «подобная существованию Робинзона Крузо».
Тысячи ферм в Верхней Канаде начинались подобным образом, поглотив для своих нужд молодость бесчисленного множества мужчин и женщин, знавших только нескончаемый труд. Со временем, однако, маленькие расчищенные участки земли, на которых сажали овес, кукурузу, тыкву, картофель и турнепс, разрастались до размеров больших полей, пригодных для посева пшеницы и ржи. Помимо Баков и Брайтов («так звали три четверти тягловых волов в Канаде», заявляла миссис Трейл) фермы обзаводились типичным набором живности — коровами, телятами и свиньями, курами и утками. В результате развивалась сложная сельская экономика. В Верхней Канаде девять фермеров из десяти сеяли пшеницу, но в отличие от древесины до 1840-х гг. пшеница не была основной статьей экспорта. Транспортные расходы, британское ограничительные «хлебные законы» и цены в Канаде обычно мешали канадской пшенице попадать в британские пекарни. Даже в удачные для экспорта пшеницы годы в Британию из колонии завозилось в среднем менее четырех скромных бушелей на человека. Значительное количество муки отправлялось на пропитание растущего городского населения колонии, и поэтому пшеница обычно приносила фермерам по крайней мере одну пятую часть доходов. Но объем ее производства сильно колебался год от года. Это было также особенно важно для некоторых районов Верхней Канады. В восточной части Онтарио поташ (из которого делали щелок, нужный для варки мыла) и лес часто были важнее пшеницы; в районе озера Онтарио в качестве оплаты труда регулярно принимались большие партии свинины, а к западу от него продажи ржи, табака и ячменя, как правило, превосходили закупку пшеницы. И хотя от 40 до 50 % расчищенной земли на окраинах поселков отводилось под пшеницу, земледелие Верхней Канады в целом зиждилось на более широком, смешанном базисе.
Не многие поселенцы в колониях были способны или хотели бы совсем отказаться от рынка. Если им нечего было продавать, то долги, в которые они залезали, приобретая у местных лавочников все необходимое, привязывали колонистов к коммерческой системе. Абсолютная самодостаточность была недостижима и нежелательна. В те годы, когда они очищали свою землю от деревьев и строили дома в глухом лесу, многие из них рассматривали свои фермы не столько как средство получения прибыли, сколько как способ и смысл существования на новых территориях. Но если рабочих рук хватало и рынок для продажи их продукции был доступен, то поселенцы, предполагая, что в наступающем году цены могут быть хорошие, уже могли засадить несколько лишних акров не для того, чтобы кормить семью, а в надежде на то, что эти излишки принесут им наличные деньги или помогут выплатить долги. Во многом таким же образом другие трудились некоторое время на рубке леса, чтобы увеличить свои доходы. Причем производство товарных излишков часто являлось результатом больших, чем ожидалось, урожаев либо большого и здорового приплода, а не продуманного решения. Основной целью создания многих ферм в ранний колониальный период оставалось самоснабжение фермеров вне зависимости от превратностей рынка. В целом фермер продавал только то, что он и его семья не могли потребить сами.
Конечно, не все фермы были такими. Особенно на берегах Великих озер в Верхней Канаде, которые заселялись раньше всего и где в первые десятилетия XIX в. уже существовали крупные хозяйства, а фермеры, впитав дух и теории передового английского земледелия, осуществляли чисто коммерческую деятельность. Их поля имели дренаж и были удобрены; севооборот производился ими согласно одобренным воззрениям; их кобыл и телок для улучшения породы покрывали только привозные жеребцы и быки. Тем не менее до 1840-х гг. в большей части Верхней Канады связи между фермой и рынком оставались непрочными. Язвительные визитеры жаловались на «неподобающую и расточительную роскошь» фермеров, предпочитавших питаться только самым лучшим («ростбиф чуть ли не каждый день»). Местные энтузиасты, проповедовавшие идеи научного земледелия и создававшие для их популяризации сельскохозяйственные общества, которые мало кто посещал, сетовали на невежество и апатию фермеров, которые отказывались улучшать породу своих домашних животных и качество зерновых. Однако фермеры не могли оценить реформы, до тех пор пока не побеждали окончательно в борьбе за создание своего дома и семьи и пока усовершенствования в транспортировке не делали надежные рынки сбыта вполне доступными для них.
Многие черты сельскохозяйственной экономики в Верхней Канаде раннего колониального периода были характерны для земледелия на всех остальных территориях Британской Северной Америки. Во множестве районов Нью-Брансуика, Новой Шотландии и Острова Принца Эдуарда мелкие фермеры были связаны с большим миром коммерции посредством кредитов, долгов и векселей. Но на менее богатых почвах и в более сложных климатических условиях в этих провинциях производство излишков сельскохозяйственной продукции, если оно вообще было, оказывалось меньше по объему и в большей степени непостоянными, а рыночные отношения не имели такого же значения, как в Верхней Канаде. «Просвещенные» лидеры местных сельскохозяйственных сообществ напрасно старались всю первую половину XIX в. преодолеть традиционные «предрассудки» шотландцев и других земледельцев, приверженных работе по старинке. Известный человек, но закоренелый тори из Новой Шотландии, выдающийся общественный деятель и создатель литературного образа Сэмюэла Слика Томас Чандлер Халибёртон [229] писал в конце 1820-х гг., что потребности шотландских хайлендеров «сравнительно малы; все их амбиции по преимуществу ограничены приобретением лишь самых насущных жизненных благ». Ни премии, стимулирующие повышение урожайности и
