Между тем у Саломеи созрел план, как спровоцировать Александра на решительные действия по отношению к отцу. Старая интриганка воспользовалась тем, что у Ирода возникли проблемы с его братом Феророй, тетрархом Переи. Когда тот женился на рабыне, царь воспринял это как личное бесчестие. Дважды Ирод предлагал Фероре жениться на одной из своих дочерей. Ферора сначала соглашался подчиниться и оставить любимую жену, но затем отказывался это сделать. Саломея убедила обиженного брата, который также домогался власти, сказать Александру, что Ирод имел интимные отношения с его женой Глафирой, полагая, что это поведет к попытке охваченного ревностью Александра убить отца. Однако эта провокация имела совсем неожиданные последствия. Изумленный откровениями Фероры, Александр отправился прямо к отцу и в слезах передал ему слова Фероры. Ирод немедленно вызвал брата и в гневе обратился к нему: «Гнуснейший мерзавец, неужели ты дошёл до такой степени неблагодарности, что мог обо мне подумать и распространять такие вещи? Разве я не вполне ясно вижу твои намерения; ведь ты являешься к моему сыну с такими речами не только для того, чтобы опозорить меня, но и добиваешься моей гибели, заставляя детей моих ковать крамолу против меня и готовить мне яд их руками» (ИД. Т. 2. С. 213–214). Быстрый ответ Ирода показывает, что он действительно подозревал Ферору в заговоре против него. Ферора отговорился, сославшись на то, что это всё выдумала Саломея. Присутствовавшая при этом Саломея с криком отрицала все, уверяя, что Ферора все выдумал сам. Разгневанный Ирод выгнал их и даже похвалил сына за откровенность и выдержку.
Однако вскоре именно с Александром оказался связан уже окончательный разрыв отношений детей Мариамны с отцом, имевший для них самые трагические последствия.
У царя было три слуги, которых он любил за красоту: один выполнял обязанности виночерпия, другой служил за столом, третий был постельничим. При этом, как пишет Иосиф Флавий, они имели большое влияние на государственные дела. Историк называет их «евнухами» (греч. «хранитель спальни»), но это не обязательно были изувеченные посредством операции, кастрированные люди. Очень часто в древности это понятие имело гораздо более широкий смысл и нередко обозначало какую-то придворную должность, подобно тому как звание «полковник» не обязательно обозначает только командира полка. Кто-то, вероятно, Антипатр, донес царю, что Александр, подкупивший их большой суммой денег, имеет плотские отношения с ними. Как было указано выше, по законам Торы, гомосексуальные отношения рассматривались как серьезное преступление, хотя для нравов римской золотой молодежи, в среде которой воспитывался Александр, они были обычным делом. Когда Ирод спросил служителей об их связях с Александром, они это не отрицали, но настаивали на своей невиновности в смысле замыслов против царя.
Тем не менее, такое поведение сына, с которым он только недавно примирился, возродило самые страшные подозрения царя. Охваченный яростью, он приказал допросить их под пытками[6], желая вынудить их сообщить об истинных замыслах Александра и его брата. Сначала слуги выдерживали пытки и не говорили ничего, что могло свидетельствовать против принцев. Затем они признали, что Александр ненавидел отца, говорил о нём как о бесстыжем старике, красящем волосы, чтобы скрыть возраст. Далее они сообщили, что Александр обещал наградить их за верность ему и облагодетельствовать после занятия им царского престола. При этом Александр утверждал, что он надеется стать царем не только по праву рождения, но и опираясь на поддержку армии, в которой у него много сторонников. Хотя признаниям под пыткой нельзя доверять, но в целом показания слуг весьма правдоподобны, поскольку соответствуют прежним общеизвестным неосторожным высказываниям принцев. К тому же допрашиваемые не сказали ничего, что могло служить прямым свидетельством наличия заговора с целью убить царя.
Тем не менее Ирод был потрясен услышанным, его охватила близкая к паранойе подозрительность, и он сразу предпринял особые меры защиты своей безопасности.
Везде стали действовать его шпионы и доносчики, следящие за всеми подозрительными людьми, повсюду воцарилась атмосфера паники и доносов, и погибло много невинных людей. Как пишет Иосиф Флавий, «в конце концов его приближенные, потеряв всякую уверенность в себе, стали доносить друг на друга, торопясь предупредить своих товарищей, думая лишь оградить себя; таким образом поступали все те, кто имел с кем-либо личные счеты, но месть их падала на их же собственные головы». Далее Иосиф объясняет последнее: «Дело в том, что на царя вскоре нападало раскаяние в гибели людей очевидно невиновных, но это тяжелое чувство отнюдь не удерживало его от дальнейших подобных действий, а скорее побуждало его подвергать доносчиков такой же участи» (ИД. Т. 2. С. 217).
В страхе перед покушением царь приказал охранять вход во дворец даже от старых помогавших ему друзей. При этом Антипатр, всячески раздувая страхи Ирода, сумел навлечь подозрения на друзей Александра. Они также были арестованы и допрошены под пыткой, но не сообщили ничего, компрометирующего Александра. Их молчание еще больше разъярило Ирода, полагавшего, что это не доказательство отсутствия заговора, а просто свидетельство их преданности Александру. Наконец, один из допрашиваемых показал, что Александр считал отца завистливым и говорил, что рядом с ним он ходил несколько согнувшись, чтобы не казаться выше отца, а на охоте специально стрелял из лука мимо цели, чтобы не показать себя искуснее его. Узнав о таких признаниях, Ирод приказал пытать жертву дополнительно, и тот добавил к прежним показаниям, что сыновья Мариамны задумали умертвить Ирода на охоте, а затем бежать в Рим, чтобы добиться утверждения на троне. К несчастью для Александра, было обнаружено его письмо брату, в котором он жаловался на фаворитизм отца по отношению к Антипатру, получившему в управление область, приносившую доход в 200 талантов. Содержание письма настолько укрепило подозрение Ирода, что он приказал арестовать Александра.
Однако даже теперь царь понимал: всего этого всё же было недостаточно для обвинения в заговоре с целью его убийства. Ведь Александр не был настолько наивен, чтобы надеяться после убийства отца добиться утверждения его иудейским царем в Риме, напротив, он был бы за это сам казнён. Более того, в конечном счёте даже сам Ирод не слишком доверял признаниям, вырванным под пыткой. Об их надежности могли дать ему представление вырванные показания одного допрашиваемого, сообщившего, что якобы Александр направил послание в Рим с просьбой вызвать его к императору для сообщения о том, что Ирод вступил в союз против римлян с парфянским царём Митридатом. Однако имя парфянского царя указано неправильно, тогда правил не Митридат, а Фратак. Кроме того, он утверждал, что Александр приготовил для убийства отца яд, который пока находится в Аскалоне. Эти два показания явно противоречили одно другому, а к тому же яда в Аскалоне не нашли.
Но тут Александр, видимо, в состоянии полного отчаяния, совершил необдуманный шаг, способствовавший гибели его самого и его брата. Он пишет длинное письмо на четырех папирусах, в котором признавал существование заговора против отца, но утверждал, что в этом ему помогали Ферора и самые близкие друзья Ирода. Упоминался также Птолемей, управлявший финансами царя, а также некий Саппиний. Более того, Александр даже написал, что однажды к нему ночью явилась Саломея и против его воли «заставила сожительствовать с ней» (ИВ. С. 81). Как полагает Шалит, возможно, письмо составлено с расчетом погубить вместе с собой всех своих врагов. В частности, что касается Саломеи, то, согласно Пятикнижию, сексуальные отношения сестры отца с его сыном, как и гомосексуализм, представляли собой серьезное преступление. Но, поскольку Ферора продолжал интриговать против царя и после этого эпизода, то следует отметить некоторую истину в признаниях Александра. Однако показательно, что среди заговорщиков Александр не упомянул самого главного своего врага — Антипатра, что показывает искусство последнего в деле интриги.
Эти обвинения окончательно потрясли Ирода. Как пишет Иосиф Флавий, явно со слов Николая Дамасского, душевное состояние царя стало близко к помешательству. В этой обстановке «всех охватило какое-то ослепление; ни защита, ни обвинение не принимались более в расчёт; над всеми тяготело сознание неизбежной роковой гибели. Пока одни томились в оковах, другие шли на смерть, а третьи с ужасом думали о подобной же предстоящей им самим судьбе; во дворце, на месте прежнего веселья, воцарились уединение и грусть. Невыносимой показалась Ироду вся жизнь его, он был сильно расстроен; великим наказанием ему было — никому больше не верить и от всех чего-то ожидать. Нередко его расстроенному воображению чудилось, что сын его восстает против него, и он видит его подле себя с обнаженным мечом. При таком, длившемся день и ночь, душевном состоянии царя обуяла болезнь, не уступавшая бешенству или полному расстройству умственных способностей (выделено мной — В. В.)» (ИД. Т. 2. С. 219–220).
